— Совсем с ума спятил! — закричал на языке онхён предводитель, воин солнцеворотов сорока от покрова на вид. Приглядевшись, юноша заметил, что внешность у него была тоже весьма непривычная для этих краёв: тёмный загар, короткие чёрные волосы, слегка вьющиеся на висках, ровно остриженная чёрная борода. — Куда под копыта лезешь? Напился, что ли, и дороги не видишь совсем?
— Не пил я, — тихо промолвил Иттрик, протянув руку и взяв поводья его лошади. Люди, на которых он наткнулся, явно были чужаками: на онхёне просто так говорить не станут, это наречие, которое понимают здесь все, а значит, члены отряда не уверены, что юноша здешний, так как сами не из этих мест.
— Что тебе нужно? Пусти повод!
Всадник слегка ударил Иттрика хлыстом по руке, и тот вынужден был выпустить уздечку. Несмотря на то, что удар был не особенно сильный, на запястье тут же покраснел и обозначился бугорком косой рубец.
— Помогите, прошу, — в нескольких фразах Иттрик передал им случившееся, сбиваясь и путаясь от волнения в словах. Говорил он недолго, но с каждой минутой предводитель отряда, Октавий Ренн, всё внимательнее присматривался к нему и, когда он замолчал и поднял на воинов глаза в ожидании ответа, первый всадник подозвал к себе жестом другого и велел наклониться поближе.
— Вышивку видишь?
Молодой дозорный тоже взглянул на стоящего перед ними юношу, рассмотрел на его рубахе алые узоры и кивнул.
— Жрец, не иначе, — так же тихо продолжал Октавий. — Похоже, немного того. Точно… Приказ асикрита помнишь? Отыщем хоть одного — доставить в столицу. Идём с нами, парень, наш лагерь тут недалеко, — промолвил он уже громче, обращаясь к Иттрику. — Обогреешься, поешь, там и видно будет.
Юноша попытался возразить, но тон Октавия был непреклонен и возражений не допускал, пришлось покориться. Мысли об Ивенн всё никак не выходили из головы, он был уверен, что с ней непременно что-то случилось, иначе она отозвалась бы или сама отыскала его. Ведь навряд ли она успела убежать так далеко, к тому же он бы заметил её без особого труда.
Лагерь, в который незнакомцы привели Иттрика, тоже показался странным и очень непривычным взгляду. Вокруг хаотично располагались шатры, украшенные узорами, парчой, золотом, камнями и шёлком, перед ними пылали костры, то тут, то там слышались разговоры на непонятном языке. Речь была быстрой, спешной, слов невозможно было разобрать. Предводитель отряда всадников оставил Иттрика у одного из шатров под присмотром своего молодого помощника, который не проронил ни слова за всё минувшее время, и ненадолго исчез, а позже вернулся, ведя под уздцы ещё одного коня, серого в яблоках, красивого, статного. Иттрик, любивший лошадей больше всех других животных, невольно залюбовался, но грубый окрик вернул его на землю:
— Долго ждать-то? Ехать пора!
— Куда ехать? — растерянно переспросил юноша, поглаживая коня по умной кареглазой морде. — Вы обещались помочь найти Ивенн!
Октавий резко развернул свою лошадь и поглядел на него в упор.
— Сам поедешь, или руки связать?
Отпираться было бесполезно. Иттрик понял, что его обманули, слишком поздно. И только тогда он спохватился о том, что наговорил первым встречным слишком много: и про Ивенн, и про её проявления Тьмы, и про то, что девушка хотела бы стать ученицей лорда Эйнара, но это невероятно… Однако сказанного назад не воротишь. Сам виноват, теперь-то уж выкручивайся, как знаешь…
За всю дорогу, занявшую чуть больше седмицы, у Иттрика не было ни единого шанса улизнуть, ни конному, ни пешему: Октавий установил за ним постоянное наблюдение, не позволял отбиваться от строя, даже отходить от мест остановок не позволял. Напрасно юноша ждал, пока все заснут, напрасно тайком освобождал стреноженного коня, напрасно в дороге высматривал все встречающиеся на пути развилки и повороты: Октавий ставил его коня всегда в самый центр отряда, чтобы следить за ним была возможность отовсюду. Не давали покоя мысли об Ивенн — где она, что с ней, жива ли вообще? Смерть в Прави всегда казалась юноше такой глупой, хоть и вполне естественной…
Сайфад встречал шумным великолепием, блеском, золотом, разноцветными драгоценными камнями в упряжках, на эфесах мечей, на украшениях женщин. Повсюду, куда ни глянь, казалось, что течёт нескончаемая людская река: все улицы были запружены до отказа, вокруг шумели, кричали, торговались, пели. Когда отряд проезжал по главной рыночной площади, Иттрик нахмурился и невольно опустил взор на дорогу: невыносимо было смотреть на то, как людей, живых людей продают, словно бездушный товар. В столице Октавий немного оживился, гораздо больше отвлекался и разговаривал со своими спутниками на родном наречии, обсуждал дела, порученные, уже исполненные и ещё только предстоящие. Иттрик молчал и на расспросы не отвечал ни слова: и без того рассказал уже слишком много, да к тому же не тем людям, кому бы следовало.
О дворце Реджетто, высоком — в несколько полов — строении, он слышал не раз, и всегда рассказы об этом месте были разными, однако в действительности он выглядел поистине великолепным, хоть и не было никакого настроения любоваться местной красотой. Высокие мраморные своды, массивные колонны с изящными, витиеватыми завершениями, широкая парадная лестница, высокие окна, орнамент и барельеф на белоснежных стенах — всё это, безусловно, завораживало. Кроме людей из отряда, на Иттрика никто не обращал внимания, хоть некоторые и оборачивались вслед, он не принимал этому особенного значения. О том, что про него вообще не забыли, он понял, когда Октавий, остановив свой отряд властным жестом, велел, как и обычно, стеречь пленника, а сам спешился, бросил поводья кому-то из подоспевших слуг и быстро направился во дворец. Иттрик смотрел за ним из чистого любопытства и от безысходности. До дверей Октавий не дошёл, на верхних ступеньках встретился с кем-то, очень богато одетым, сказал ему несколько слов и снова вернулся к отряду.
— Его светлость велит отправляться на площадь, там сейчас будет весело, — бросил Октавий, спустившись с лестницы и снова легко вскочив в седло.
— Магистр, а как же он? — несмело спросил кто-то из спутников, небрежно махнув рукой в сторону Иттрика.
— Там будет весело благодаря ему, — негромко отозвался магистр Ренн, и Иттрик вдруг почувствовал, как вдоль позвоночника пробежал холодок от этого его тихого, вкрадчивого голоса.
На площади уже начали собираться люди: очевидно, распоряжение императора уже было оглашено, и все пришли в предвкушении какого-то действа. Иттрик ничего не понимал, поэтому предпочёл держаться в стороне, как обычно, в центре отряда дозорных, однако долго ему там оставаться не удалось: кто-то стащил с коня, быстро обыскал и с силой толкнул вперёд.
Сделав несколько шагов, юноша огляделся и понял, что он стоит посреди дворцовой площади, наполовину пустой. Народ толпился по краям, опасливо переговариваясь и бросая короткие взгляды в его сторону. Иные были полны презрения, иные — сочувствия. В самом центре несколько человек разожгли высокий костёр и тут же отбежали в сторону. Пламя взметнулось выше человеческого роста. Всё те же грубые руки бесцеремонно взяли юношу за плечи и развернули в сторону дворца: резные двери распахнулись, и на ступенях появился сам император в сопровождении своего первого помощника, асикрита Витторио Дени, и супруги, молодой императрицы Юлии. Лицо женщины было прикрыто плотной вуалью, на голове у светлейшего в лучах солнца сиял золотой венец, украшенный самоцветами. Виттторио Дени стоял чуть позади, за плечом Августа, словно бы в тени, однако, когда светлейший сказал ему что-то тихо, асикрит сделал шаг вперёд, подняв руку, дождался абсолютной тишины и только тогда заговорил.