В густом, живом золоте бескрайнего поля видны три фигурки: две высокие, одна пониже. Два брата-ровесника и младшая сестра идут навстречу солнцу, щурясь и закрывая глаза руками. Мир сквозь пальцы кажется не таким уж огромным и непонятным, вот она — твоя ладонь, ограничивающая широкий обзор, вот другая твоя рука, лежащая в руке младшей сестрёнки. Девчушке нет ещё шести солнцеворотов, а она уже такая смышлёная. Взгляд пронзительно-синих глаз не по-детски серьёзен, голос по-взрослому тих и приятен. Она вообще красавица. И ты неосознанно чувствуешь, как сам же влюбляешься во всё, что у тебя есть: и в брата, и в сестру, и в это бескрайнее живое поле, и в природу, просыпающуюся до рассвета, и в солнце… Кажется, что вы все ещё так молоды, что весь мир на ладони, что счастье рядом, только протяни руку.
Один из братьев, высокий черноволосый юноша с хмурым лицом и тонкими поджатыми губами, так и делает: протягивает руку, касаясь чего-то невидимого. Его пальцы нащупывают в воздухе какую-то преграду, он заметно напрягается, на тыльной стороне ладони набухают вены. Девчонка испуганно отшатывается, бросается к другому брату, и он успокаивающе обнимает её, прижимает к себе.
— Не нужно, — тихо, почти шёпотом повторяет он, едва заметно покачивая головой и неотступно глядя в спину черноволосому юноше. — Рейн, не надо, остановись. Это глупо.
— Отстань, — раздражённо бросает тот. — Следи за Региной, чтоб не сунулась вперёд.
Проход с глухим щелчком открывается. Из образовавшейся прорехи в ткани бытия льётся нестерпимо яркий свет. Черноволосый юноша упорно раздвигает невидимую преграду так, чтобы сквозь неё возможно было пройти. Девочка вот-вот заплачет: у неё дрожат губы, на длинных тёмных ресничках повисли слёзы, а вот уже и первая мокрая дорожка прочерчена на бледной щеке. Старший брат опускается перед ней на колени, ласково берёт за плечи, стирает с лица капли.
— Не бойся, моя хорошая. Рейн только посмотрит. Он обещал нам, помнишь?
Девчушка всхлипывает в ответ и ладошкой размазывает слёзы по лицу. Старший брат обнимает её, гладит по голове.
И вдруг ткань бытия с треском разрывается, и поток древней магии искрами вырывается наружу. На мгновение оба зажмуриваются, мощной волной их отбрасывает друг от друга. Проход полыхает Тьмой и огнём, рыжие лепестки сплетаются с иссиня-чёрными и тянутся, тянутся к троим людям, кроме которых на поле никого нет.
Парень приходит в себя спустя каких-то несколько секунд. Бросает взгляд вокруг: нет ни брата, ни сестры, только трава горит вокруг, но пламя не обжигает его, даже не касается.
— Рейн! — он вскакивает на ноги, забыв о боли, пришедшей после удара о землю, о цветных кругах перед глазами. — Регина! Регина-а!
Но ничего, только тишина ему ответом да лёгкое, чуть слышное потрескивание огня. Поле горит, и он беспомощно оглядывается, бросается к открывшемуся проходу, не невидимая преграда не пускает его. И вдруг из огня и кромешной темноты выходит тот самый черноволосый юноша. Он держит на руках девчонку. Голова её безжизненно запрокинута, волосы растрёпаны, одна рука свесилась, как неживая.
— Что ты…
— С Региной всё в порядке, она скоро придёт в себя, — Рейн подходит ближе, передаёт сестрёнку на руки брату. Длинные распущенные волосы — словно пламя, обжигают кожу. В лице ни кровинки, губы крепко сжаты, крохотная родинка на подбородке заметнее обыкновенного. А вот в глазах брата появилось что-то другое, чужое. Он изменился, но невозможно было бы описать этих изменений. Черты словно стали грубее, резче, глаза, когда-то светло-серые, потемнели и будто бы запали глубже. От него исходит нестерпимый жар, точно он побывал в самой преисподней.
— Ступайте домой, — глухо произносит он, отодвигаясь от брата. — Рассчитываю на твою честность. Ты обещал не говорить никому. А Регина точно не расскажет.
— Рейн, о чём ты? — юноша заглядывает брату в лицо, но тот только сердито отмахивается. — Что произошло?
— Ничего такого. Я всего лишь сделал то, что должен был. То, что собирался сделать уже давно.
— Ты понимаешь, что ты… — юноша задохнулся, будучи не в силах подобрать слова, — что ты разрушил всё, что только мог? Источник древней силы больше не действует! Чего ты добился? Свет и Тьма не выживут по отдельности!
— Выживут, и ещё как, — спокойно ответил его брат. — Для этого есть люди. Кто-то сам станет Светом, а кто-то — Тьмой. Как я.
И только тогда юноша опускает взор, видит на его ладони ровный, прочерченный след от клинка и запёкшуюся кровь и всё понимает. Единственный из всех троих, их брат не побоялся проверить байки стариков на правдивость и отдал себя, свою душу Тьме, взамен получив бессмертие. Договор с древней силой никогда не бывает односторонним.
— Но ты не умеешь ею владеть, — он цепляется за последнюю соломинку, как утопающий. — Тебя некому учить, ты причинишь вред любому своему наставнику.
Вместо ответа тот поднимает руки. Вокруг ладоней мощными чёрными потоками клубится Тьма. По безмолвному приказанию нового хранителя облака срываются с рук, окутывают юношу с девчонкой на руках. Последнее, что он успевает увидеть — высокая, малость сутуловатая фигура Рейна, исчезающая в проходе…
23. Свет и Тьма
— Так это значит… — Ивенн несколько раз вздохнула, точно после быстрого бега, — это значит, Свартрейн — ваш брат?
— Как бы странно ни звучало.
— Вы никогда ничего не рассказывали о себе.
— Не хотел пугать тебя, — правитель пожал плечами, словно его история была какой-то обыкновенной, не стоившей внимания. — Что бы ты ожидала услышать? Добрую сказку о короле-благодетеле или страшный кошмар о правителе-тиране?
Ивенн помолчала. Оба предложенных Эйнаром варианта были, в частности, одним и тем же. В человеке ничего не бывает заложено изначально, всё то, кем он становится, каким вырастает, как смотрит на окружающий мир, — всё приходит из детства и из юности, он становится отражением собственного окружения, но в то же время его будущее зависит только от него самого: есть люди, которые в самых страшных войнах, в вечном заключении, под давлением других людей и обстоятельств сохраняют себя, а есть те, которые ломаются, не выдерживают лежащей на плечах тяжести.
— Кто вы? — наконец спросила девушка. — Тот… поселянин сказал, что вы не человек.
Она постаралась незаметно взглянуть на Эйнара: тот задумчиво смотрел прямо перед собою, обыкновенно спокойное и бесстрастное лицо казалось чуть более хмурым и бледным, чем обычно.
— Он прав, — ответил лорд Мансфилд. — Я порождение союза Тьмы и Света, древней силы, которой нет названия. Все мы — я, Свартрейн и Регина — не люди. Мы могли принять любое обличье, скажем так, уместить свою Тьму в любое существо, но человеком быть всего удобнее: можно мыслить, разговаривать, жить так, как хочется, а не так, как велят дикие инстинкты. Как видишь, — он ненадолго отпустил поводья и развёл руками, — это не настоящее моё обличье.
— А какой вы настоящий?
Эйнар усмехнулся.
— Когда-нибудь увидишь.
— Сколько вам лет? — спросила Ивенн. Этот вопрос интересовал её с самого начала, но она всё никак не могла найти подходящий повод, чтобы задать его.
— Много, — правитель улыбнулся краем губ. — Двести тридцать восемь. И я проживу ещё столько же и даже больше, если никто или ничто не убьёт меня раньше срока.
— И зачем тогда вашему брату был необходим этот договор с Тьмой? Она даёт бессмертие? Но ведь вы и без того почти бессмертны…
— Не совсем так, — Эйнар нахмурился, не зная, как лучше объяснить непонятливой девчонке. — Если бы не этот договор, мы бы спокойно прожили положенное нам время, как обычные люди, чуть меньше века, и после смерти ушли во Тьму, то есть в Навь. Стали бы хранителями древней силы и стражами на границах между мирами. Но Свартрейну этого показалось мало, он захотел жить вечно. Из-за этого Тьма прокляла его: она всегда карает непокорных, — и завладела его кровью и всем его существом. Теперь он вынужден искать людей с похожими проявлениями силы и забирать её у них, чтобы выжить самому. В обмен на что-то, разумеется. Только он не понимает одного: Тьме без разницы, сколько ещё солнцеворотов он вырвет из её когтей, рано или поздно она получит своё, ворвётся во все три мира, заполнит погасший источник древней силы одной только собой. В Яви она уже наполовину обосновалась, из-за чего появились дети Тьмы и дети Света, такие, как твои родители.