Так прошло ещё десять долгих серых дней. Зима окончательно вступила в свои права, ров вокруг замка сковало льдом, цепи на подъёмном мосту обледенели. Из окон невозможно было выглянуть: морозные ночи расписали их такими замысловатыми узорами, что на них даже дышать было жалко. Однако с приходом зимы в замке Тумана стало намного уютнее: почти в каждой комнате затопили камины, в длинных сумрачных коридорах свечи развеяли полумрак, обитатели замка сменили кольчуги и рубахи на тёплые вязаные душегрейки, подбитые мехом свитки. Ивенн грустными глазами поглядывала на Регину, когда та появлялась в Зале Церемоний или встречалась с нею где-нибудь в коридорах замка. Первая леди Туманных земель всегда вполне соответствовала своему статусу: одевалась, как и подобает благородной женщине — нередко её можно было увидеть в простых, но изящных платьях тёмно-синего или винного цвета, с изысканными украшениями из тёмного серебра или белого золота. Длинные густые волосы, чуть вьющиеся на концах, всегда были аккуратно уложены в две широкие косы или подхвачены лентой с двух сторон. Регина казалась Ивенн безупречной, но неподражаемой. Сколько девушка ни пыталась держаться так же ровно и степенно, ходить неторопливо, всегда сохранять улыбку — приветливую, но прохладную, — всё было безрезультатно. Она оставалась девчонкой, воином, лучницей, да кем угодно, только не благородной леди. Зависти к Регине совсем не было: она выросла такой, потому что была воспитана иначе, с другими людьми, в другом времени, в конце концов. Да и сама она иногда незаметно подсказывала Ивенн, как вести себя — жестами, но эти жесты были просты, изящны и понятны.
Эйнар, как и обещал, отправил в Дартшильд отряд воинов из личной охраны во главе с Уилфредом — в нём правитель был уверен настолько же, как и в самом себе, доверял ему, как никому другому. Разумеется, у него были свои цели помимо помощи Иттрику, и Ивенн об этом знала. Альвис тоже уехал, она осталась совсем одна: за исключением тех двоих, она ни с кем не была дружна в гарнизоне, и хотя её уважали как сильную хранительницу и постепенно стали держаться с нею на равных, но дружбы ни с кем не сложилось. С Региной поговорить было невозможно, а просто так беспокоить лорда Эйнара, без особенно важной на то причины, Ивенн боялась. Правда, вскоре, очередным долгим зимним вечером, причины беспокойства рассеялись.
Ивенн обычно не заходила без надобности на северную сторону замка, где находились личные покои правителя, но в тот вечер она всё-таки поняла: пора учиться управлять Тьмой, иначе второй поток магии вытянет из неё всю силу, не сразу, так постепенно. К тому же о магии этого мира она не знала почти совсем ничего и в основном действовала по наитию, получится — не получится, всё равно…
У массивных дверей, украшенных витиеватой резьбой, она остановилась, про себя посчитала до пяти. Из комнаты доносились неясные звуки, складывающиеся в красивую переливчатую мелодию.
Девушка никогда ранее не слышала подобного и поэтому замерла, затаив дыхание и боясь спугнуть мимолётную красоту. Таинственная музыка тем временем не замолкала, даже наоборот — стала звучать чуть более громко и выразительно, да так, что у Ивенн даже слёзы навернулись. Не выдержав, она толкнула дверь и, поражённая увиденным, встала как вкопанная на пороге.
Эйнар стоял боком к ней, возле высокого стрельчатого окна, и, закрыв глаза, самозабвенно играл на флейте. Свет луны отбрасывал тусклые, холодные блики на его лицо, на тёмные волнистые волосы, чуть тронутые сединой, и, казалось, сам лунный свет, заполняя покои правителя, рассыпается хрупкими, нежными переливами.
Дверь отворилась бесшумно, и Эйнар не слышал, как Ивенн вошла. Ещё какое-то время он играл, не открывая глаз и прислушиваясь к мелодии, и только потом, доведя её до самого конца, опустил руку с флейтой и обернулся к девушке.
25. Восхождение. Явь
— Ты бы хоть заявила о своём присутствии, — он слегка улыбнулся и сел в кресло, придвинутое к стене. Незаметное движение свободной руки, и такое же кресло, обитое уже привычным тёмно-зелёным бархатом, плавно подъехало к Ивенн.
— Не хотела вам мешать, — девушка смущённо опустила глаза и села напротив. — Вы чудесно играете. Вот, заслушалась…
— Спасибо, — правитель убрал флейту в продолговатую коробочку, обтянутую чёрной кожей, и сцепил руки замком. Он выглядел совсем по-домашнему: волосы не приглажены и растрёпаны, в суровых, будто бы отстранённых чертах как никогда заметна усталость. Сам он сидел в просторной рубахе из чёрной холстины и таких же штанах, без обуви, только кожаная крага на левой руке оставалась на своём неизменном месте. — Но, думаю, ты не просто так оказалась здесь, к тому же так поздно, — он бросил мимолётный взгляд в окно, за которым было видно, как морозная ночь, расшитая крупными колючими звёздами, опустилась на заснеженный Вендан.
— Да, милорд, — Ивенн смутилась ещё больше и, по своему обыкновению, начала вертеть в пальцах короткую прядь волос. Короткая стрижка оказалась гораздо более удобной и безопасной: волосы не путались, не цеплялись за тетиву, не было нужды укладывать их в причёску, да и в бою, пускай даже тренировочном, у противника в разы уменьшались шансы схватить за эти самые волосы. — Простите моё любопытство. Вы обещали рассказать о своей жизни, власти…
— И всё-таки это история не из самых добрых, — вздохнул лорд Мансфилд. — Неудачи и падения сделали меня таким, какой я сейчас. Наверно, это звучит как хвастовство, но у меня не было лучшего учителя и наставника, чем сама жизнь.
Представь себе два маленьких, слабых сгустка магии, которые мечутся между мирами и не знают, в каком остаться, куда упасть. Это были мы с братом. Чтобы стать людьми, проще говоря, войти в чьё-то тело, нужно было для начала его найти. Мы долго ждали, искали, скитались, и, наконец, судьба распорядилась по-своему, подарив нам простое совпадение: в одной семье умерли двое детей от какой-то болезни, и мы, поменявшись с ними местами, остались в чужой семье, которая должна была стать нам родной. Мои приёмные родители… Стоит мне закрыть глаза и подумать о них, как их образы встают перед глазами. Отец, его звали Асгейр Мансфилд, был уже достаточно немолод. Я помню его лицо до сих пор: он был всегда строг и суров со всеми, но добр к нам с братом. Не помню точно, в чём выражалась эта доброта… Он нередко играл с нами, подолгу разговаривал, рассказывал обо всём, думая, что мы понимаем, когда были совсем малышами, укачивал нас на руках, а потом, когда немного подросли, — учил держаться в седле и обращаться с оружием.
В жизни Асгейра ничего необычного не было. Он вырос в семье воина и после того, как ему минул семнадцатый солнцеворот, тоже пошёл на службу в гарнизон. Почти девять зим служил в личной охране конунга Торейда, сначала — в числе младших ратников, потом был десятником, сотником и, наконец, комендантом крепости, вот как, к примеру, Уилфред сейчас. Но об этом позже: когда судьба свела его с нашей приёмной матерью, Мэйгрид, он был предводителем десятка конных воинов. Но в их истории нет ничего необычного: юную дочку лекаря из крепости, девчонку всего пятнадцати вёсен от роду, отдали за парня, который был едва ли не вдвое старше неё. Между ними была достаточно немалая разница в возрасте — одиннадцать солнцеворотов. Он числился на хорошем счету, деньги и уважение у него водились, а что ещё нужно? Ни о какой любви тут речи и не шло, но кто бы мог подумать, что чувства вспыхнут почти с самого первого взгляда, с первого слова? Да, разумеется, так бывает, и я думаю, что это правильно. Они полюбили не благодаря, а вопреки. Каждый сам кузнец собственного счастья, и я с уверенностью скажу, что они были счастливы.
Да… Отец безумно любил маму. Я не могу даже объяснить, какой была эта любовь: трепетной, нежной, всеобъемлющей и совершенно безграничной. Они растворялись друг в друге, когда отец был дома, и всегда тяжело прощались, когда ему предстояла дальняя и долгая поездка по долгу службы.