— Почему бы тебе не подумать иногда, прежде чем раскрывать свой прелестный ротик? — в ярости оборвал ее Рейт. Странно, сейчас он негодовал даже больше, чем перед этим. — Ты что, забыла? Ты забыла, что Патрик уже все знает?
— Тогда… Тогда можно притвориться, что мы поссорились. Влюбленные ведь часто ссорятся, — с прямодушным легкомыслием предложила Энн.
Это предложение он воспринял не так болезненно, как прежнее — не жениться вовсе.
— Влюбленные неизменно ссорятся, по крайней мере, пока они любят друг друга, — последовал сухой ответ. — Нет, любовь моя, мы теперь повязаны. Передумывать поздно.
— Во всяком случае, в одном Уолт был прав, — с наигранной бравадой выпалила Энн. — Тебе действительно чертовски хочется получить это имение. Человек должен дьявольски желать чего-то, чтобы ради этого взвалить на себя подобный груз. — Победно поведя плечами, она отвернулась, стараясь подавить тяжелые думы о своем будущем.
— Да, — услышала она угрюмый голос, — я дьявольски желаю, только не того, что у тебя на уме. Я уже говорил с викарием, — продолжал он, переводя разговор на деловую основу. — Он согласился, что скромная брачная церемония в будний день подойдет наилучшим образом.
— Уже говорил? — удивленно спросила она. — Но ведь мы ничего не решили.
— Не забывай, что ты сама сделала мне предложение.
Энн стиснула зубы, удерживая протестующее восклицание. Какое это имеет значение — сама или не сама? Этот несносный человек всегда умеет перехитрить ее, повернуть все по-своему. Ну, ничего — когда-нибудь она отыграется. Жаль только, что это будет не так скоро.
— Вы с викарием уже и день выбрали или мне дозволено будет высказать и свое мнение? — ядовито спросила она.
— Да, через неделю, в среду, — ответил Рейт, не замечая ее сарказма.
— Так скоро? Но… — Она замолчала, охватываемая мрачными предчувствиями.
— А какой смысл откладывать? У нас есть только два месяца. У меня намечено несколько деловых поездок. По правде говоря, мне надо быть в Роттердаме на следующий день после свадьбы, а это значит, что, к сожалению, у нас не будет настоящего медового месяца. — Заметив выражение лица Энни, он громко рассмеялся. — Да, я знал, что тебя это устраивает больше всего. То, что мы поженимся так спешно, — продолжал он, — будет означать, что нам необязательно приглашать много людей. Ни у тебя, ни у меня фактически нет родных, и, я думаю, будет просто необходимо несколько позже устроить в этом доме прием. Как я уже говорил, ты можешь предоставить все заботы мне. Кроме одной вещи. Твоего платья.
— Моего платья? — подозрительно посмотрела на него Энн, уже понимая, что за этим последует очередной выпад против ее туалетов. — Я не собираюсь выкидывать деньги на свадебную мишуру и тряпки.
— Ну, еще бы! Что же ты наденешь, в таком случае? Надеюсь, не вот этот наряд?
— Глупости! — обиженно сверкнула она глазами.
— Послушай, детка, я уже устал с тобой спорить. Пойми, твоя семья имела, да и сейчас сохранила в людской памяти, определенный вес и положение в нашем городе, и твой дед придавал этому большое значение. Я понимаю, что ты — современная молодая женщина, для которой получение богатства и всего с этим связанного идет вразрез с твоими жизненными принципами. Но все-таки иногда, чтобы не оскорблять чувства других людей, нам приходится идти на компромиссы.
— Ты хочешь сказать, что я должна надеть традиционный подвенечный наряд, чтобы ты за меня не краснел? — возмутилась Энн его наставлениями.
Ух, на этот раз она по-настоящему вывела его из себя! Лицо жениха пошло пятнами, рот в бешенстве сжался. Он отскочил от камина и, совершенно потеряв самообладание, возбужденно подбежал к ней.
— Да мне наплевать, в чем ты пойдешь к алтарю — хоть в мешковине! — закричал он голосом, от которого взбунтовавшаяся невеста вздрогнула. — Что, наконец, происходит, Энни? Ты боишься, что кое-кто не поймет истинных причин твоего поступка? Что некое конкретное лицо не догадается, какую жертву ты приносишь? Но предупреждаю тебя: если ты откроешь Дэвиду Келли настоящую цель своего замужества, то поставишь под удар и себя и меня.
Дэвиду? О чем это он? Зачем ей открывать этому человеку что-либо подобное? Она прекрасно знает, какая у него будет реакция, с каким презрением он встретит это ее желание защитить и сохранить дом.
— Если ты думаешь, — зловеще продолжал Рейт, — что все можно обставить кое-как, то опасно заблуждаешься.
Энн замотала головой. Всякая охота спорить у нее пропала.
— Ладно, мой повелитель. Я надену то, что положено, — смиренным голосом произнесла она. Но глаза ее наполнились слезами, и, как ни спешила она отвернуться, чтобы скрыть их, Рейт все заметил.
Она услышала, как он чертыхнулся в сторону. Вслух же сказал:
— Хорошо! Прости, если я чем-то тебя обидел, но ты же должна понимать и мое состояние.
— Да нет, я в обиде не на тебя, и дело не в твоих словах, — ответила Энн, стряхивая слезы. — Я и так знаю, как ты ко мне относишься. — Она гордо подняла голову, не подозревая, какую беззащитность придают ей наигранные храбрость и решительность. — Просто я всегда представляла, что, когда буду выходить замуж и выбирать свадебное платье… — она проглотила возникший в горле комок, — что я буду выбирать это платье и надевать его для человека, который меня любит, которого я люблю…
Она заметила, как пульсирует какая-то жилка на лице у Рейта. А если он все-таки не совсем такой, каким она его представляла? Может, он тоже где-то там, в глубине души, мечтал жениться по любви?
— С другой стороны, — миролюбиво добавила она, стараясь, чтобы голос ее звучал помягче, — я ведь всегда смогу сделать это в следующий раз.
— И с другим человеком! — резко уточнил Рейт.
Энни не понимала, что она такого сказала.
— Я знаю, ты думаешь, что я — глупая, идеалистка, наивный романтик, — горячо заговорила она, не слушая своего внутреннего голоса, предупреждавшего, что она затрагивает какой-то опасный предмет. — Но такая уж я есть. Может, когда я достигну твоего возраста, я буду думать так же, как и ты: что любить и быть любимой совсем не важно, что над этим надо смеяться и подшучивать. Но сейчас я ничего не могу с собой поделать. — Она подняла голову и храбро встретилась с ним взглядом. — А ты все представляешь и чувствуешь иначе.
— Ты не можешь знать, что я чувствую, а чего нет, — оборвал он. — И как я думаю, и как могу любить.
Ее будто обдало жаркой волной. В этих словах она ощутила много такого, что раньше и не приходило ей в голову. Ведь Рейт несомненно привлекательный, чувственный, много чего повидавший человек. И, конечно же, в его жизни могли быть такие женщины, или даже одна женщина, к которой он был сильно привязан. И вот теперь, в ответ на ее, Энн, всплеск эмоций, он невзначай это выдал.
Всю жизнь, сколько она знала этого давнего друга их дома, ей приходилось бороться и восставать против его стремления подавлять и командовать. Но сейчас, вместо того чтобы язвительно спросить, почему это, коли ему довелось испытывать чувство любви, он до сих пор холост, уместнее было промолчать; вызов замер у нее на устах.
Она отвернулась, тут же услышав его голос:
— Хочу заранее предупредить тебя, Энни. Твой порыв к романтической, идеальной любви ты не сможешь реализовать, будучи замужем за мной. Боюсь, что поиски прекрасного принца придется отложить.
Энн неуверенно взглянула на него. Обычно подобные замечания сопровождались язвительным поддразниванием, так обижавшим ее. Но сейчас в его взгляде не было этого вечного сарказма, а губы не кривились в неизменной насмешке. В сущности, подумала она, я вообще редко видела его таким мрачно-серьезным.
— Что касается нашей женитьбы, то для всех — я твой избранник, твой возлюбленный, во всех смыслах этого слова.
Холодное равнодушие, прозвучавшее в этих словах, прогоняло всякую мысль о чем-либо любовном, но все равно Энн почувствовала прилив крови к щекам, потому что ее воображение — это злейший ее враг, когда дело касалось Рейта, — мигом среагировало на эти провоцирующие слова: избранник, возлюбленный. Она вздрогнула, пытаясь отогнать вызванные буйной фантазией образы двух любовников, двух тел, сплетенных в страстном объятии, во всепоглощающем желании и стремлении друг к другу.