— С какой же девушкой ты обещал приехать в Крутоярск?
— С девушкой?
— Ну да. Михаил Степанович просил передать привет тебе и той девушке, с которой ты должен приехать.
Веденин рассмеялся:
— А ты не приревновала, Нина?
— Нет, Костя. Я знала, что ты мне о ней расскажешь.
— Хорошо. Я тебе расскажу.
Веденин остановился, огляделся по сторонам. Затем широким жестом обвел все вокруг — улицу, дома, огни и тени, говор прохожих, шум движения...
— Девушка живет здесь, среди нас. Она молода: двадцать лет. Красивая? Самая обыкновенная, коренастая, нос в веснушках. Отец погиб в гражданскую войну. Мать — от сыпняка. Девушка — тогда она была еще девочкой — попал ав детский дом. Потом на завод. При заводе окончила техучебу. Работает токарем в том же цехе, где работал ее отец. Что еще сказать о девушке?.. В числе ударников, перевыполняет норму. Посещает клуб, занимается в драматическом кружке. У нее есть муж, такой же молодой, тоже токарь. Получили небольшую отдельную комнату в заводском общежитии. Вечером, после работы или клуба, девушка готовит обед. Так удобнее: остается только разогреть... Вот, собственно, все, если рассказывать в порядке фактической справки.
— А если, Костя, продолжить рассказ?
— Тогда надо рассказать о настоящей красоте, которой наше время одарило девушку. Недаром жизнь для нее — чудесный подарок. Этим подарком надо со всеми поделиться, вместе со всеми его умножить. Девушка радуется каждому новому дню, но умеет быть суровой, даже гневной, если кто-либо пытается омрачить ее день. Да, красивая девушка. Красивая и сильная. Сильная, потому что жизнь и труд для нее нераздельны. Потому что ищет завтрашний день в своем труде. Потому что завтрашний день в ее руках... Девушку зовут Ольгой Власовой. Я тебя с ней познакомлю, Нина.
— Это она вчера приходила к тебе?
— Она.
— А Крутоярск?
— Крутоярск ждет картину о сегодняшнем советском человеке. Я вижу Ольгу Власову в центре этой картины.
И повторил, снова все обведя широким жестом:
— Она живет здесь, среди нас. И будет жить на моем полотне!
Спустя несколько дней позвонил Голованов.
— Не забыл, Константин Петрович, традицию моих студентов: товарищеским вечером начинать учебный год. Сегодня вечер такой и состоится. Имею честь пригласить.
— Но ведь я, Владимир Николаевич, не связан сейчас с академией.
— Не скажешь ли, что и с живописью не связан?.. Кстати, вечер устраиваем не в самой академии, а у меня в мастерской.
— Кого еще зовешь?
Голованов назвал ряд знакомых Веденину имен. Удивило одно лишь имя — Ракитина.
— Я не ослышался?
— Нет, — ответил Голованов. — Наш последний разговор об Иване Никаноровиче остается в полной силе. Зачем же приглашаю?.. Являюсь сторонником наглядного метода. Вожаку утонченных «парижан» полезно поглядеть, как живут и трудятся скромные «следопыты». Итак, адрес известен. Ждем к восьми.
В условленный час, оставив позади одну из шумных линий Васильевского острова, Веденин углубился в узкий переулок. Дом, в котором находилась мастерская Голованова, был в самом конце переулка. Войдя во двор, Веденин без труда нашел лестницу, по которой впервые поднялся еще в студенческие годы.
Лестница не изменилась с тех пор: те же горбатые переходы, глухие закоулки, искривленные прутья перил. На самой верхней площадке, у дверей мастерской, горела лампа, кидая вниз сноп яркого света (железные прутья рассекали этот сноп).
Веденин вспомнил, как приходил сюда к сердитому старику, академику живописи. Старик не мог понять стремления молодых, жил в мире мифологических сюжетов, холодной и парадной живописи. Однако рисовальщиком был превосходным, учил безупречной завершенности рисунка, тонкому ощущению пластики человеческого тела. Он умер в начале пятого года, вскоре после кровавого воскресенья, когда, невдалеке от академии, рабочие отстаивали баррикаду от озверелой казачьей сотни и выстрелы сотрясали стекла мастерской.
В те дни, открывшие бурную летопись первой революции, Веденин, вместе со многими студентами академии, искал смысл и оправдание творческого труда в гуще событий, в их стремительном ходе.
Когда же, через год, опять поднялся по горбатой лестнице, мастерская принадлежала другому хозяину, одному из младшего поколения передвижников, художнику, на полотнах которого распрямляла плечи попранная, но гневная народная Россия.
В эти годы Веденин стал частым гостем мастерской. Среди других столичных мастерских, залитых мутными волнами реакции, она продолжала оставаться средоточием смелых, свободолюбивых бесед, когда натурщики (далеко не всегда были они натурщиками), вскакивая на станки, обращались к художникам: «Товарищи!», а шпики, крадясь по лестнице, старались выследить происходящее за дверьми. Затем, когда слежка сделалась угрожающей, художник покинул мастерскую. Затем...