— Червонное золото! — восхищенно повторил Никодим Николаевич.
Он хотел вернуть письмо, но Александра сказала:
— Оставь у себя. При встрече передашь Константину Петровичу.
Без всякого уговора, само собой завелось — Александра и Веденин стали обмениваться письмами Рогова, этими плотными листами, исписанными размашистым почерком.
— Обязательно передам. И тебе, Сашенька, наверное, письмо принесу. Я заметил — Михаил Степанович пишет вам одновременно.
Вернулся Вася.
— Почему так поздно? — с притворной строгостью спросил Никодим Николаевич. — Прошу отчитаться, молодой человек!
— Я и так торопился. После лекций комсомольское собрание проводили.
Васю не требовалось приглашать к столу, — он принялся за ужин с аппетитом здорового, вдоволь потрудившегося человека.
— А завтра у меня еще больше дел. С утра две лекции, контрольная работа, потом идем на субботник: факультетская библиотека в новое помещение переезжает. А вечером, с восьми, консультация по строительным материалам...
Александра слушала, откинувшись на спинку кресла. Ей казалось, что и в рассказах брата, и в том, что рассказывает Вася, и в строчках роговских писем — в этом всем, пусть еще отраженно, к ней возвращается жизнь. Возвращается не только притоком новых физических сил, но и потребностью скорее занять свое рабочее место.
Затем, когда Никодим Николаевич и Вася отправились умываться, Александра легла в постель.
— Спокойной ночи, мама, — поцеловал ее Вася. — До того хочется спать... Глаза слипаются!
Он заснул мгновенно, даже раньше, чем вернулся Никодим Николаевич.
— А я все думаю, Сашенька, о письме Михаила Степановича. Червонное золото! Правда, как хорошо?.. Мне не приходилось видеть тайгу, но так ярко себе представляю... Будто вся она и желтым и рыжим огнем охвачена. Жаркое золото, а в нем островки — зеленые вершины лиственниц, стволы берез — белые, с голубоватым отливом. А небо, небо-то какое! Совсем прозрачное, совсем невидимое. Только над горизонтом угадывается плотность... Похоже, Сашенька?
— Похоже, Никодим.
Обрадованно кивнув, он попрощался с сестрой, погасил свет.
Однако Александре спать не хотелось. Она лежала с широко раскрытыми глазами, продолжая все с той же обостренностью ощущать непрерывное, настойчивое возвращение жизни.
— Сашенька, спишь?
— Нет, не спится.
Тихонько поднявшись, не зажигая света, Никодим Николаевич наощупь пересек комнату, сел в ногах у сестры.
— Завклубом сказал, прощаясь: «Вы с ними построже!» Это он о кружковцах. А мне и не нужно быть строгим, они и так относятся с большой серьезностью... Вот, например, Семен Тихомиров. Собственно, не мой ученик. С ним Константин Петрович занимается. Однако и ко мне приходит на занятия. Очень способный юноша!
Никодим Николаевич замолк, ближе придвинулся к изголовью.
— В прошлый раз Тихомиров остался после занятия, чтобы посоветоваться со мной. Рассказал о своем замысле... Он хочет изобразить свой цех и своих товарищей по работе. А между ними те, кто ушел на гражданскую войну, ушел и не вернулся, отдал жизнь за будущее, за сегодняшнее... Понимаешь, Саша, какой замысел?