— Что же молчите, Оля? — отвлекал ее голос Веденина. — Прошу не стесняться. Разговор не помешает. Что нового у вас? Как здравствует Илья Трофимович?
Казалось, Веденин вызывал Ольгу на откровенность. Иногда отвечала охотно, но чаще коротко, односложно. Кинув быстрый взгляд, Веденин читал на ее лице и сосредоточенность и прикованность к одной и той же мысли.
Действительно, Ольге о многом нужно было думать в эти осенние дни.
— Как странно, — думала она. — Если как следует разобраться, прежде мне жилось легче, спокойнее. Что же получается? Выходит, прежде мне лучше жилось?.. Вот Константин Петрович изобразить меня хочет. Нашел кого изображать! Никудышная я, гроша ломаного не стою!.. С чего мне радоваться?
Однако сколько бы Ольга себя ни попрекала — ее не покидала та радость, которую впервые ощутила во время примирения с Тасей Зверевой.
— Странно! С чего мне радоваться? Никаких не имею оснований. До сих пор в потемках хожу!
Да, жить стало значительно труднее. После каждой встречи с Гавриловым Ольга возвращалась усталой и разбитой. Возвращалась и ничего не хотела — ни с товарищами разговаривать, ни в комнате прибирать, ни обед готовить на завтра... Только бы лечь, уткнуться лицом в подушку. И чтобы хоть кто-нибудь посочувствовал.
Семен сочувствовал:
— Олюшка, хочешь — сам займусь хозяйством?
— Этого еще не хватало! — вскакивала она.
И заставляла себя делать все, что нужно. Лишь затем зарывалась головой в подушку. Семен прикрывал одеялом, садился рядом:
— Ты бы заснула. Нельзя же так, без передышки.
— Нет, Сеня, не уснуть. Не обращай на меня внимания.
И снова вскакивала, бралась за книги.
Много книг за это время перебрала в заводской технической библиотеке. Прежде ей казалось, что неплохо знает свою специальность — в ФЗУ считалась отличной ученицей, на заводе сдала техминимум, посещала курсы ударников. Теперь же поняла: надо знать больше. И книги читала теперь по-иному, чем прежде, — точно допытывалась правды у множества людей.
Разные были эти люди. Одни обрушивались скороговоркой выкладок, таблиц, расчетов. Другие изъяснялись степенным, рассудительно растолковывающим голосом. Одни, убежденные в своей непогрешимости, не терпели возражений. Другие — того хуже — нехотя цедили сквозь зубы, точно снисходя к рядовому рабочему читателю. И все они называли цифры, режимы, нормы, которые никак нельзя перешагнуть без вреда для работы, для станка... Прислушиваясь к этим голосам, вникая в их смысл, Ольга иной раз начинала чувствовать себя маленькой, потерянной.
Впрочем, это продолжалось недолго. Отгоняя растерянность, снова прорывалось упорство. «С какой стати должна я слепо верить чужим голосам? Разве не имею права подать собственный голос?» И опять, как во время зрелища, как при ослепительном свете прожекторов, Ольга чувствовала себя вырывающейся вперед...
— Ох, не заносись! Дальше читай! Не смей думать об отдыхе!
Почти каждый день Ольга навешала Гаврилова. Он усаживал ее рядом с собой, а затем раскрывал клеенчатую тетрадь, каждый лист которой был помечен, как календарный день.
— Так!.. Что же имеем на сегодня?
Ольга отчитывалась, а Илья Трофимович слушал внимательно, не перебивая. Когда же замолкала, лишь шаркающие шаги нарушали некоторое время тишину.
— Так! Понятно!.. Однако в нашем деле на «авось» далеко не уедешь. Давай-ка разберемся по существу.
То, что происходило дальше, во многом напоминало первый приход Ольги к Гаврилову. Снова начинался разбор — без скидок, без снисхождения. И все же, каким бы взыскательным ни был этот разбор, Ольге казалось, что старик помогает ей подыматься со ступеньки на ступеньку.
Встречи происходили не только в комнате Гаврилова. Вскоре начали встречаться и в небольшой подсобной мастерской на краю завода. Там имелся станок, подходящий для практических проб. Ольга была благодарна Илье Трофимовичу: это он, договорившись со старыми заводскими друзьями, устроил ей доступ в мастерскую.
— Только вы никому не говорите больше. Особенно у нас в цехе.
— Что так?
— Зачем же говорить, если пока одни неудачи?
— Неудачи?.. Больно быстро в рай небесный хочешь попасть!
Гаврилов неодобрительно смотрел на Ольгу. Потом смягчался:
— Ну, а ежели сообразить вот таким путем?..
Так и получалось: от того, что приносила Ольга, оставалась едва приметная крупица. Но зато в том, что считала до конца продуманным и исчерпанным, вдруг приоткрывалась новая возможность. Оказывалось, есть еще над чем поломать голову. И снова радость приливала к сердцу.
...Не в эти ли дни Веденин с особой настойчивостью удерживал Ольгу? Он научился различать ее настроение, и стоило ей приободриться, всем существом устремиться вперед, как раздавался возглас: