— Не двигайтесь!.. Так!.. Именно так!..
В эти минуты кисти в руках Веденина оживали. То опускаясь густыми мазками, то с неуловимой легкостью прикасаясь к холсту, они спешили запечатлеть молодое, упорное, горделивое лицо. Запечатлеть пытливую прикованность к мысли, даже самую мысль, делающую лицо красивым. Запечатлеть порывистую подвижность фигуры, устремленной вперед...
Иногда Веденин наклонялся над столом. Это не было перерывом в работе. Снова и снова рассматривал он множество этюдов, набросков, зарисовок. С каждым днем их становилось все больше, и Ольга понимала, что работа над картиной происходит не только в ее присутствии, что этой работе Веденин отдает все время. «Когда же он отдыхает?» А Веденин, стремительно возвращаясь к мольберту, снова брался за палитру, снова коротко предупреждал:
— Не двигайтесь!.. Потерпите еще немного!
В печке потрескивают дрова. Семен рисует, забыв обо всем вокруг. Мольберт стоит вполоборота к Ольге. Ей хочется скосить глаза, хоть мимоходом взглянуть на холст. Но не решается, боясь, что Веденин обнаружит ее хитрость.
Наконец, отступив от холста, он бросает кисти.
— Устали?.. Кончим на сегодня.
— А вам не надоело, Константин Петрович, возиться со мной? — спрашивает Ольга, спрыгивая с помоста.
— Нисколько. Я должен еще вас увидеть у станка, в работе.
— Нет, Константин Петрович, там нечего смотреть. Вот если получится то, чего добиваюсь... Тогда сама приглашу!
В это мгновение ей хочется рассказать о многом, но сдерживается (не потому ли, что боится спугнуть свою радость, — она то вспыхивает, то угасает, как огонек на сильном ветру).
Проводив Ольгу и Семена, Веденин видит из окна, как они переходят площадь, весело переговариваясь о чем-то на ходу. Мимо них почти вплотную проносятся машины. Веденину хочется крикнуть: «Осторожнее! Смотрите же по сторонам!» Но в это время Ольга и Семен теряются среди пешеходов на той стороне площади.
Только теперь, сняв рабочую блузу, Веденин позволяет себе отдых.
— Давно у родителей не были, — сказала Ольга накануне выходного дня. — Еще решат — совсем их забыли.
— Но ты же, Оля, сама жаловалась, что времени едва хватает.
— Жаловалась. А все-таки выбраться надо. Что, если завтра съездить?
Семен согласился, но довольно хмуро: все еще не мог забыть неприятный разговор с отцом.
Выехали ранним поездом. Когда миновали пригород, потянулись огородные поля — черные, перекопанные, в бурых пятнах мертвой ботвы. Кое-где сиротливо бродили козы. На телеграфных столбах сидели вороны. Небо было бесцветным, и потому все проплывавшее за окнами вагона казалось написанным водянистыми, худосочными красками. Только сосны, по мере того как поезд приближался к Сестрорецку, все чаше вносили свою поправку — рыжеватость стволов, неизменную зелень ветвей.
В дороге Ольга была молчаливой, а на последнем перегоне предупредила:
— Отцу обо мне ничего не говори. Не о чем пока говорить.
Несмотря на выходной день, сестрорецкие улицы оживлением не отличались: дачники перебрались в город, а местный рабочий народ отдыхал, отсыпался. Берег Разлива был другим, чем летом, — в темной каемке водорослей, выкинутых непогодой. Оголенные, просвечивающие кусты больше не прикрывали одноэтажный домик.
Вошли в калитку и увидели мать, прильнувшую к оконному стеклу; всплеснув руками, исчезла — как видно, заторопилась навстречу. Но не она — отец первым вышел на крыльцо.
— Уж и не знаю: знакомые люди пожаловали или незнакомые?
— Не обижайтесь, папаша, — сказал Семен. — Заняты были очень.
— Да нет, я удивляюсь только. Прежде таким манером от родителей не открещивались.
— Что вы, папа! — воскликнула Ольга, взбежав на крыльцо, и чмокнув старика в щеку: — С добрым вас утром! Не имеете оснований обижаться!
И отворила дверь:
— Мамочка, чего не идете?
Мать стояла за порогом. Старик запретил ей выходить, пока сам не объяснится.
— Наконец-то, Олюшка! Уж я тревожилась, не захворали бы.
— Чего же остановились? — спросил отец. — Раз приехали — входите.
Это было как бы примирением, но Семен продолжал ощущать отчужденность отца. И подумал: «Хорошо, что с Ольгой приехал».
Она была сейчас другой, чем в поезде, — очень веселой. Закидала мать вопросами, вызвалась помочь по хозяйству.
— А Павел где? Неужто спит?
— Спит? — усмехнулся отец. — Не такой он, чтобы залеживаться. К товарищам ушел. Группа у них сколотилась: выходные дни для технического самообразования используют.