И кинул на Семена взгляд, будто говоря: «Вот как серьезные люди живут!»
А затем, когда мать и Ольга ушли на кухню, снова начал укорять:
— Прежде отца с матерью не забывали.
— Да я же объясняю, папаша...
— А ты не перебивай. Ишь, каким стал: выслушать не можешь. Ну вот, перебил мне мысль. О чем хотел я сказать?
— Про то, что отца с матерью забывать нельзя.
— Помню. Сказал уже. А еще про что?
Отец сдвинул брови, точно пытаясь припомнить, но Семену это показалось хитростью. Ему подумалось, что отец не так сам хочет говорить, как его, Семена, вызвать на откровенный разговор.
— А мы тут живем без особых перемен. Какие могут быть у нас перемены?
— И на заводе все попрежнему?
— На заводе?.. Нет, там как раз по-другому дело обстоит.
Старик оживился. Видно было, что теперь-то он и собирается начать настоящий разговор.
— В прошлый раз я тебе говорил — большое производственное беспокойство в народе наблюдается. И не ошибся. У вас, на заводе, небось, тоже о Стаханове толкуют?
— Да, интерес к его рекорду большой.
— Интерес!.. Разве в интересе дело? Разве и прежде рекордов не бывало?.. А ты вот сообрази, почему к данному рекорду особое внимание?
— Думаю, папаша, вопрос тут не в одном повышении производительности.
— Вот! Это правильно подмечаешь!.. Производительность — задача важнейшая. Однако каким путем ее разрешать?.. Не знаю, каков он из себя — Стаханов. Слыхал, обыкновенной человеческой силы. Могу поверить: недаром другие шахтеры его рекорд повторяют. Ну, а если дело не в исключительной силе... В чем же тогда?
— У нас, папаша, этот вопрос тоже обсуждался, — сказал Семен (вспомнил недавний спор, разгоревшийся на драмкружке).
— И до чего договорились?
— Начали с того, что, как видно, характер у Стаханова сильный. Другие добавили: не только сильный, но и советский. Ну, а третьи поправку внесли: характер характером, но и умный человек. Разве без ума работу перестроишь?
— Правильно договорились, — кивнул отец. — Потому-то, считаю, Стаханов и взволновал народ. На его примере особенно видно, на что рабочий человек способен, если к своим рукам разум свой прилагает!.. Вот это и есть беспокойство, — истинное беспокойство, насчет которого я тебе говорил.
Снова посмотрел на Семена и, решив итти напрямик, задал настойчивый вопрос:
— А у тебя что нового? Ты теперь рассказывай.
Ольга в этот момент возвращалась из кухни. Услыхала вопрос и ответила, опередив Семена:
— Работаем много. Особенно Сене достается. И в цехе у нас горячее время и живописи учиться начал...
Едва отец услышал об этом, как снова на лице обозначились сердитые складки. Отвернулся к окну. Семен кинул на Ольгу укоризненный взгляд, но она кивнула: «Знаю, что делаю!»
И подошла к отцу:
— Давайте, папа, объяснимся. Мне Семен про ваши возражения рассказывал. Он до сих пор переживает, а я... Я считаю, что вы неразумно рассуждаете!
Отец обернулся. Натиск Ольги был для него неожиданным. Однако она не дала возразить:
— А вы что хотите? Чтобы я скрывала свою точку рения? Нет уж, извините! — И крикнула, выглянув в коридор: — Мама, идите сюда!
Мать пришла, на ходу вытирая руки.
— Что тут у вас?
— А вы послушайте. Пора сообща разобраться!..
Ольга перевела дыхание, коротко взглянула на Семена («Не беспокойся! Знаю, что делаю!») и села на диванчик. Сел тогда и отец. И мать — на табуретку у дверей. Один Семен продолжал стоять.
— Я не буду о том говорить, — начала Ольга, — что каждый человек имеет право собственный выбор сделать. Я понимаю: вы Семену добра хотите. Одна беда: дальше своей колокольни не желаете посмотреть.
— Ну-ну! — глухо вставил отец. — Поучи уму-разуму!
— Погодите, папа! Я ваше рассуждение прекрасно понимаю... Обучил сына своей специальности, а он, вместо того чтобы надежды оправдать...
— А как же иначе? — вскипел отец.
Мать встревоженно приподнялась, но Ольга кивнула:
— Сидите, сидите, мама.. Начнем с того, что Семен завод не оставил. Он с Константином Петровичем так и договорился — без отрыва заниматься, пока не будет полной уверенности. Ну, а как же поступить, когда явится такая уверенность?
— Ясно, как! — усмехнулся отец. — Тогда можно с отцом не считаться! По ветру отцовское пустить!
— Нет, — вздохнула Ольга. — Ничего-то вы не понимаете!.. Разве настоящий художник не тем силен, что изнутри, по-трудовому знает жизнь? Разве Семен не возьмет с собой в искусство все, что вы дали ему?.. Большая ваша заслуга остается!
— Велика заслуга, если толк из нее копеечный!
— Копеечный? Это что же — в искусстве копеечный толк?
— Ты моих слов не передергивай. Не об искусстве говорю — о Семене.