— Ступайте осторожно. Как бы не зашибиться.
— Это Семен-то зашибется? — засмеялся Павел. — Он тут каждый вершок наизусть помнит.
Шагнули вперед, и тотчас окружила темень. Шумели сосны, плескалась вода... Когда обогнули заливчик, итти стало светлее, легче. Ольга начала расспрашивать Павла (он вызвался проводить до станции), как проводит свободное время, много ли друзей.
— Больше, чем времени, — улыбнулся он.
— А как насчет подруг?
— Эге! Не иначе, мамаша подговорила разведать. Дело так обстоит: и подруги имеются, и одна среди них имеется... Однако другим голова сейчас занята.
Помолчал и наклонился к Ольге:
— Потому и по выходным занимаюсь, и в остальные дни время выкраиваю... Задумал повернуть свою биографию. В заводской наш техникум хочу поступить.
— Вот ты как! — воскликнула Ольга. — Правильно задумал!.. В какую же я попала компанию. По одну руку — будущий художник, по другую — инженер.
— Ну, до инженера далеко.
— Кто тебя знает. Одна я в рядовых токарях остаюсь... И когда собираешься, Павлуша, поступать?
— В зимний набор. Раньше подготовиться не успею.
— Отец одобряет? — спросил Семен.
— С ним еще не разговаривал. Как подумаю, что раскричится, разволнуется...
— Чего же ему волноваться? — удивилась Ольга. — Тут ведь случай другой, чем с Семеном.
— Видишь ли, — доверительно сказал Павел. — Я не только в техникум собираюсь поступать. Подумываю распрощаться с токарной профессией. Уж больно тесно в ней. Никаких перспектив!
— Погоди, — остановилась Ольга (тон ее сразу сделался сдержанным). — Не совсем тебя понимаю.
— Что же тут не понимать?.. Это верно — работа у нас точная, тонкая. А только нет в ней для головы простора.
— Постой, постой! Как же у тебя получается? Дошли до последней точки?
— Пожалуй, что так. Конечно, допускаю, могут быть какие-нибудь мелкие усовершенствования. Ну, а в основном америки все открыты. Ставь резачок, обтачивай — и все тут!
— Нет, — так же сдержанно ответила Ольга (почувствовала — и Семена задели слова Павла). — Ошибку допускаешь.
Решив, что она обиделась, Павел поспешил смягчить разговор:
— Я не говорю, что работа плохая. Для другого характера в самый раз. А у меня такая дурная натура — не люблю стоять на одном месте.
Но Ольга повторила:
— Ошибку допускаешь!
Вышли к станции. Поезд откидывал на платформу светлые прямоугольники вагонных окон. Впереди, прикрытый мраком, глубоко дышал паровоз, и после каждого вздоха над платформой пролетало облачко пара.
— Нет, я не обиделась, Павлуша, — сказала Ольга, прощаясь у вагона. — Приезжай к нам в город. Сможем всерьез потолковать.
Поезд тронулся через минуту. Фигура Павла в последний раз мелькнула на краю платформы. Он махал кепкой, что-то крикнул. Но теперь, в осеннее время, вагонные окна были закрыты наглухо. Все громче, торопливее начали стучать колеса.
— Хорошо, что побывали, — сказал Семен.
— А тебе ведь, Сеня, не хотелось ехать? И напрасно. Разве сейчас не спокойнее?.. Лучше прямо объясниться, чем про себя таить. А вот Павел... Как мог додуматься до такой нелепости? Начал за здравие, а кончил за упокой!
Пожав плечами, Ольга отвернулась к окну. И зажмурилась: огни приближающейся станции ударили в глаза. Прошла проводница с фонарем. В тамбуре хлопнула дверь. Стук колес притих, замедлился...
— Перспективы, видишь ли, нет! Простора для мысли нет!.. Вот до чего договорился!
И снова заговорили колеса — сначала размеренно, потом все настойчивее. Станционные огни, описав полукруг, ушли назад. За окном ничего больше не было видно, но Ольга, поднявшись со скамейки, продолжала стоять, прижимаясь лбом к стеклу.
— Так! Так! Так! — стучали колеса и сами торопились себе ответить: — Именно так! Именно так!
Повторяясь опять и опять, усиливаясь на стрелочных стыках, этот стук как будто предлагал разобраться... «Но в чем же я должна разобраться? В том, что Павел сказал?.. Тут и разбираться не в чем! Ошибается Павел Тихомиров!»
— Так! Именно так! Именно так!.. — одобрительно простучали колеса.
— Но погодите! О чем толкуете? Разве дело лишь в том, чтобы подмечать чужие ошибки?.. А я сама? До сих пор не нашла до конца того, что хочу!
Поезд спешил в Ленинград. С каждой станцией входило все больше пассажиров, все громче становился вагонный говор. Но Ольга его не слышала — лишь ощущала движение. И сама, замершая, прильнувшая лбом к стеклу, была сейчас в движении.
— Оля, — тронул ее Семен за локоть. — Почему молчишь?
— Погоди... Погоди! Не мешай!
Она была в движении и была далеко от вагона. Опять подходила к станку, включала мотор, бралась за рукоятки маховичков, подводила резец... Тогда взвивалась стружка, горячая, темно-фиолетовая, синяя на крутых, пружинных изгибах... Взвивалась и тугими спиралями падала вниз, в стекавшую с детали эмульсию.