— Так! Так! Так! — опять застучали колеса.
— А вот и не так! В том-то и штука, что совсем не так!.. Какая мне радость, если станок больше стоит, чем работает, если на подготовку к работе уйма времени уходит?..
Теперь она видела не только движение: весь прошедший месяц открылся перед ней — со всеми спорами, догадками, пробами. Со всеми думами, не оставлявшими ни на минуту, стоявшими за спиной и тогда, когда работала, и когда пыталась отдохнуть, и когда опять хваталась за книги, и когда приходила к Веденину...
— По-твоему, Павел, в нашей работе все исчерпано? Как же, знакомая мысль. Встречалась с ней в кое-каких книгах... И все же чувствую, знаю — это не так!
И снова Ольга увидела себя в движении: снова нажимала на пусковую рукоятку, снова подводила резец, снова обтачивалась деталь, зажатая в кулачки патрона... Разгадка где-то рядом. Надо еще немного подумать... сделать еще одно усилие...
— Олюшка, подъезжаем.
— Погоди же, Сеня! Погоди!
Кинула эти слова так просительно, почти умоляюще, точно от Семена зависело убыстрить или замедлить ход поезда. И быстро начала чертить что-то пальцем по запотевшему окну... Но это был последний перегон. Городское зарево сменило вечерний загородный мрак. Поезд, поднявшись на высокую насыпь, шел среди кварталов Выборгской стороны.
...Разгадка пришла... Это было в трамвае, за несколько минут до того, как сошли на Обводном канале. Семен, проталкиваясь к выходу, зацепился за бахрому пушистого платка. Владелица платка напустилась на Семена. Ольга обернулась, чтобы отчитать ворчунью. И вдруг увидела...
Это не было торжествующим, озаряющим проникновением в тайну. Все было просто. Очень просто. Ольга увидела то, что искала. Увидела не в схеме, не в чертеже, а совершенно реально, доподлинно — на своем станке, под своими руками, в своей работе.
Выйдя из трамвая, еще несколько минут продолжала разговаривать с Семеном. А затем...
— Олюшка, что с тобой? Из-за чего ты?
Он увидел слезы в ее глазах. Безудержу катились слезы.
Ответила, не вытирая слез — и всхлипывая, и улыбаясь:
— Идем скорее! Мне нужно к Илье Трофимовичу! Вместе пойдем!
Никогда еще не взбегала по лестнице с такой поспешностью. Гавриловскую дверь отворила без стука. Мимо вешалки, прямо на пол кинула пальто.
— Илья Трофимович, мы к вам!
— Вижу, — отозвался он удивленно. — А какая причина?
Но подошел, взглянул на Ольгу и сам догадался.
— Садись. Вот сюда садись. По порядку говори!
Когда же все было рассказано, когда втроем произвели расчеты и набросали новую схему, Ольга обернулась к Гаврилову, точно спрашивая: «Ну, а теперь? Добралась теперь до самой сути?»
Илья Трофимович встал из-за стола. Подбоченился и с неожиданной легкостью, с каким-то ухарством прошелся по комнате. Но это не было смешным, — серьезным оставалось лицо.
— Вот она, профессия наша! Богатая профессия, ежели и голову и сердце при ней иметь!.. Однако праздновать рано. Еще посмотрим, что проба скажет.
Взглянул на часы и крякнул недовольно:
— Жаль, конструкторское бюро уже закрыто. Имея чертеж, могли бы завтра же...
— А что если без бюро обойтись? — спросила Ольга. — Одевайтесь, Илья Трофимович! Обойдемся без бюро!
В этот день, начавшийся для Ольги и Семена в пригородном поезде, Зоя и Сергей с утра занимались укладкой. А так как в половине двенадцатого Сергей должен был быть в театре (молодых режиссеров использовали на утренниках в качестве «ведущих»), укладка проводилась в стремительном темпе.
— Последний нонешний денечек!.. — напевал Сергей, вытаскивая вещи на середину комнаты, где их упаковывала Зоя.
— Что за тоскливое пение? Тебе не хочется ко мне переезжать?
— К тебе?.. Нет, Зоя, я переезжаю к нам!
— Правильно, — кивнула она. И тут заметила, как Сергей, вынув из стола пачку писем, быстро опустил ее назад.
— Что ты спрятал?
— Ничего особенного. Старые письма.
— От кого?.. От Зины?
— Старые письма. Мы давно не переписываемся...
Поднявшись с колен, Зоя подошла к столу:
— Не бойся — чужие письма читать не привыкла. И ревновать не собираюсь... Дело не в Зине — в тебе самом. Тебе хорошо с ней было? Почему же не уважаешь свое прошлое?
Окинув Сергея укоризненным взглядом, отняла письма, нашла им уголок в чемодане.
Комната становилась все пустыннее, оголеннее. Когда же вынесли чемоданы в прихожую, появился сосед.
— Разлучница! Большой грех на вашей душе, Зоя Константиновна!