И добавил, помолчав:
— Не в этом ли вам надо искать объяснение относительно Семена? Не в том ли, что и он с производством многими нитями связан?
— Понимаю, Илья Трофимович. Но ведь не считаете же вы, что Семен...
— На производстве оставаться должен? Нет, не считаю. Раз открылись способности — должен жить согласно наивысшим этим способностям. К тому вся наша жизнь идет!.. А вот вы, Константин Петрович, если верите, что Семен имеет право стать художником... Если твердо в это верите, должны подумать о нитях, которые привязали бы его к искусству. Так крепко привязали бы, как Ольгу — токарное наше мастерство!
...Еще в прихожей Ольга объяснила Зое, с какой приехала просьбой.
— Охотно, Оля. Справлюсь ли только?
— Справишься. Чертеж несложный.
— Ладно, попробую. Только после, когда Вера уйдет. А сейчас послушаем, как она в экспедицию ездила.
На этот раз ничто не помешало рассказу Веры. Она начала с той картины, которую Зоя запомнила еще по летнему письму: узкий, отвесный проход в ущелье, грохот близкого водопада, палатки, разбитые у подножия скал.
— В этом лагере мы разделились на две партии. Партия, в которую я попала, двинулась вперед по ущелью.
(Ущелье. Каменистая, осыпающаяся тропа. Лошадей приходится вести под уздцы. Водяная пыль от множества водопадов. Ветер, врываясь в ущелье, вздымает эту пыль, и она повисает радугой. А еще выше облако, зацепившееся за острый зубец горы).
— Мы поднялись и оказались в середине этого облака. До самого вечера шли в молочном тумане — шли, как слепые, скрепившись одной веревкой. Утром проснулись — где наше облако? Ветер далеко его отогнал. И снова тронулись в путь. Вышли наконец на плато. Четыре тысячи метров над уровнем моря. Солнце — жаровня, а не солнце. А рядом — рукой подать — ледник.
(Ледник, бело-синим языком вползающий на плато. Кругозор, в глубине которого пятна долин, серебристые жилки рек. Камни, раскаленные полуденным жаром, а по ночам морозная луна — громадная, зеленая, похожая на новоявленную планету).
— А как мы работали, девочки! — продолжала Вера, ничуть не смущаясь, что одной из «девочек» был Сергей. — Заберешься на ночь в спальный мешок — руки ломит, ноги ломит, спина гудит. А утром как ни в чем не бывало... Зато и результатов достигли!
Ярко рассказывала Вера. И жесты ее — угловатые, законченные в каждом движении — помогали рассказу. Зоя вспомнила, как, получив от Веры письмо, кинула его в угол. Теперь завидовала. И Сергей слушал с большим вниманием. А Ольга...
Задержка с чертежом сначала огорчила ее. Сейчас сидела, затаив дыхание. Сейчас она вместе с Верой одолевала кручи, добывала образчики редких пород, взбиралась все выше, дальше...
Взглянув на увлеченное лицо Ольги, Сергей подумал, что ей должны быть близки не только лирические роли. Надо испробовать ее и в других ролях — твердого, резко очерченного характера.
...А в мастерской продолжался разговор.
— Что же о своей картине ничего не скажете, Константин Петрович?
— Картина? Она еще не закончена, но в основном...
Веденин оборвал фразу, поймав себя на внезапном желании показать Гаврилову полотно.
— А ведь я, Илья Трофимович, послушался вашего совета. Вернее, он совпал с моим замыслом.
— Насколько понимаю, Ольгу имеете в виду?
— Да, Ольга в центре моего полотна.
Веденин снова замолк. Он пробовал отговорить себя. Рано, рано еще показывать!.. Однако желание оказалось всего сильнее.
— Хотите взглянуть?
И, не дожидаясь ответа, повернул мольберт, включил все лампы.
Залитая ярким светом, мастерская окружила Гаврилова красочным многообразием холстов, острыми и резкими мазками, кидающими металлические блики... Илья Трофимович неторопливо, вдумчиво смотрел на полотно.
Сначала взгляд его показался Веденину настороженным, но постепенно сквозь эту настороженность пробилась улыбка (Веденин подумал: Илье Трофимовичу нравится удавшееся сходство). Но улыбка исчезла, весь облик Гаврилова приобрел строгую вопросительность. Он точно сличал изображенное с тем, что ему самому известно. И наконец, окончательно удостоверившись, коротко кивнул:
— Она!
— Картина еще не закончена, — напомнил Веденин.
— Понятно. Закончите, тогда и будем обсуждать по всем статьям. А сейчас...
Гаврилов снова обернулся к мольберту:
— Кого же это вы напротив Ольги изобразили?
— Не узнаете?
— Да нет, узнаю. Встречаются еще такие. Вот так же, как у вас здесь, — лицо в тени стараются прятать, а злоба все равно выдает...