Ольга не ответила, только душевная борьба отразилась на лице.
— Сами видите, товарищи. Как говорится — крыть нечем!
— А вы уверены, что мы не знаем о том, чем занята Власова? — раздался негромкий, но отчетливый голос Фомина.
Этот вопрос в равной мере прозвучал неожиданно и для Дорофеева и для Ольги. Изумленно раскрыв глаза, она схватила Веденина за руку. А Дорофеев осекся, не сразу вернулся к прежнему тону:
— Я об этом между прочим... Поважнее — насчет Стаханова у нас разговор. Правильно заметил товарищ Базыкин — каждый должен со Стаханова брать пример. Правда, имеется разница... Он на шахте, а мы на заводе...
— Выходит, не по пути нам со Стахановым?
— Что вы, товарищи! Разве я против?.. Одно хочу сказать: шахтеру легче. У него один только молоток, а у нас сложная техника. Про нашу технику книги серьезные написаны. Предельные цифры в этих книжках показаны... Так что надо без торопливости. Подумать надо сперва, оглядеться... Правильно говорю?
Только два-три возгласа поддержали его. Веденин почувствовал, что Дорофееву не удалось поколебать рабочих. Однако своими оговорками он внес в ход совещания какой-то смутный оттенок. Тем с большей симпатией был встречен следующий оратор. Не расслышав фамилию, Веденин переспросил ее у Ольги.
— Павликов. Гоша Павликов... Не смотрите, что веселый. Иногда еще как ошпарит!
Действительно, Павликов начал весело:
— Чудеса в нашем цехе. Соловьи завелись. В оперу ходить не надо!.. Одна лишь загвоздка...
Павликов поморщился и потрогал ухо:
— В том лишь загвоздка, что такое пение ухо дерет, не так соловья напоминает, как скотину, которая в хлеву мычит!
Сквозь смех, встретивший эти слова, прорвался злобный окрик:
— Полегче на поворотах!
— Вот и говорю: соловей-то на скотину смахивает, — продолжил Павликов, точно не услыхав предупреждения. — А скотине много ли требуется? Поменьше работать, побольше на боку лежать. Скотская жизнь у нее!.. И вот приходит такая скотина, то есть, извиняюсь, соловей, к нашему товарищу Власовой и начинает уговаривать: «Почему бы тебе не жить такой же, как я, позорной жизнью?»
Новый, еще более громкий взрыв смеха и возгласов заглушил эти слова. Веденин заметил довольную улыбку на лице Гаврилова. С ним рядом улыбался Семен. А Ольга...
— Правильно, Гоша! — крикнула она, пересиливая шум. — Продолжай!
Однако Павликову не удалось продолжить. Забыв о своей показной рассудительности, словно перед дракой выставив левое плечо, снова выскочил Дорофеев:
— Шельмовать вздумал?.. Не выйдет! Нет у вас свидетелей!
Секунду до этого у Веденина и в мыслях не было просить слова. Желание вспыхнуло сразу, непредугаданно.
Дорофеев что-то еще выкрикивал, еще шумели его дружки... Приподнявшись, Веденин встретился взглядом с Базыкиным, и тот кивнул, ничем не выразив удивления:
— Тише!.. Послушаем нашего гостя: Слово имеет товарищ Веденин.
Веденин прошел вперед среди заинтересованных взглядов. Промелькнула спина Дорофеева — он так поспешно возвращался на место, будто ему хотелось скрыться.
— Возможно, товарищи, вас удивит, что я беру слово... Я тоже хочу ответить Дорофееву. Он сейчас заявил, что против него нет свидетелей. А ведь это не так. В тот день и час, когда Дорофеев явился к Власовой, я тоже пришел навестить новую свою знакомую. Правда, начала разговора не слыхал, но я свидетель издевательских слов: «Думаешь, только тем народ и дышит, как бы план заводской перевыполнить?.. Держи карман шире!» Когда же Власова наотрез отказалась от сговора, Дорофеев пригрозил, что будет мстить.
— Брехня! — раздалось в ответ. Кругом зашикали.
— Но я хочу сказать не только об этом... Час назад я вместе с товарищем Гавриловым шел по цеху. И, признаться, позавидовал Илье Трофимовичу. Позавидовал, что для него цех является родным домом, а для меня... Разве я здесь не посторонний, случайный прохожий?.. Так мне думалось. Вижу теперь, это были ошибочные мысли!
На мгновение умолкнув, Веденин снова встретился со множеством устремленных на него глаз.
— Я живописец. Краски, кисти, холст — вот мой материал. Впрочем, не так. Материал моего труда — жизнь, наша жизнь... Я немолод. Много где побывал, многое видел. А все же знаю одно — только теперь начинаю жить. Только теперь, когда радость сознательного труда становится всеобщим достоянием. Когда кончается вражда человека с его трудом. Когда в труде находит человек красоту. Когда Власова с презрением смотрит вслед Дорофееву: «Как же можно не по-человечески жить?»... Нет, я не чувствую себя среди вас посторонним. Мы стремимся к одному — к жизни, которая, как крутая волна, смывает косность, корысть, себялюбие, двурушничество... Чем дальше в море, тем чище вода!.. И в нашем труде — труде живописцев — еще имеются людишки, которые пытаются подстричь жизнь по низенькому своему росту... Принизить пытаются жизнь... Мы, советские художники, так же жестоко будем бороться с этими людишками, как вы даете сегодня отпор Дорофееву!