...Год спустя после заонежских блужданий Веденин с отличием окончил академию. Он был награжден заграничной поездкой, оказался в Париже — в городе, который считали всемирным центром искусства.
День едва занимался, когда Веденин покидал жилье, Консьержка качала головой: «Какой неугомонный этот русский!» Быстрый завтрак в маленьком кафе — среди рабочих, спешащих на заводы (это был окраинный район, далекий от пышных, беззаботных бульваров). А затем улицы, на которых трудовой, нахмуренный Париж начинал свой нелегкий день. И снова зарисовки, этюды, акварели, стремление увидеть и запечатлеть ту жизнь, о которой не знали и не хотели знать в модных мастерских декадентствующих художников.
И какая уже тогда закипала непримиримость!.. Попадая в эти мастерские, глядя на полотна, и равнодушные и враждебные к живому человеку, подменяющие реальную жизнь миром зыбких, подсознательных ощущений, — глядя на эту призрачную живопись, Веденин все чаще вспоминал простые краски родной земли, клятву, произнесенную год назад.
...В тот вечер он поздно покинул выставочные залы Салона. Вечерние издания газет уже сообщали о неожиданном успехе молодого русского художника, «покорившего жизненной, суровой экспрессией самых искушенных парижан». Это была победа, но далась она нелегко.
Полотно, изображающее голодных детей предместья, копошащихся на городской свалке, с трудом получило доступ в залы Салона. Немало раздавалось голосов, возмущавшихся «низменным» сюжетом, грубоватой и резкой живописной манерой. Академия — и та прислала письмо, настоятельно советующее впредь выбирать сюжеты с большей осмотрительностью. Нет, победа далась нелегко!
Он долго не отходил в тот вечер от своего мансардного окна. Цвели каштаны. В свете газовых фонарей их белое цветение казалось праздничным убранством, в насмешку раскинувшимся в этих бедных кварталах. И такое же зарево, усиливаясь к ночи, горело над черными, прокопченными крышами...
«А потом? Что же было потом?»
Дальше шли дни и годы, наполняясь упорной, требовательной к себе работой. Были новые полотна и новые выставки, поездки по Европе и европейская известность, снова поездки — теперь уже из конца в конец по России, все более тесное знакомство с революционными кругами, картины, в которых все громче звучали негодующие гражданские мотивы.
«А потом? Что потом?»
Были зовы из-за границы после Октября семнадцатого года. Но сильнее всего была вера в справедливость нового мира, стремление всем существом, всеми творческими помыслами войти в этот мир, отдать свою кисть его строителям. Была борьба, сопротивление «левым» художникам, пытавшимся исказить лицо молодого советского искусства, завести его в тупик футуризма, конструктивизма, даже отказа от живописи. (И такие были поборники искусства. «Живопись как таковая — буржуазный предрассудок, — утверждали они. — Задача художника — делать полезные вещи. Ситец дороже картин!»)
И дальше работа. И дальше борьба. Борьба продолжалась, потому что под прикрытием многочисленных обществ еще существовали художники, сторонившиеся жизни, находившие в ней лишь повод для самоцельной живописной игры. По-разному именовались эти обшества: «Жар-цвет», «Бытие», «Круг художников», «Цех живописцев»... При всем различии именований, одним отличались эти группы: они не смотрели вперед, вчерашний день тяготел над ними... Потребность жить интересами сегодняшнего дня привела Веденина в Ассоциацию художников революционной России.
И снова поездки — Турксиб, Днепрогэс, Магнитострой... Снова картины, встречавшие положительную оценку.
И вот, на самом конце воспоминаний, последняя работа — картина, начатая для всесоюзной выставки.
— Ты утверждаешь, что теперь, вернувшись, с новыми силами возьмешься за нее?.. Но если бы ты верил в свою работу, разве мог бы от нее оторваться? Разве мог бы сбежать от нее хоть на несколько дней?
Эти вопросы Веденин задает себе уже под утро. И отвечает вслух, сердито повернувшись на бок:
— Довольно! Я сказал, что закончу картину. Должен закончить! А теперь довольно. Надо отдохнуть перед рабочим днем!
Приехав домой, сейчас же направился в мастерскую.
Никодим Николаевич услыхал шаги, обернулся и всплеснул руками:
— Константин Петрович! Как же так?.. А я рассчитывал встречать вас...
— Через неделю?.. Управился в более короткий срок.
— С благополучным прибытием! Надеюсь, съездили удачно?
— Вполне. У вас что нового?
— Все нормально. Копия, как видите, несколько продвинулась. И мастерскую привел в подобающий вид.