— И что же? — прищурился Фомин. — Так и остался при этом мнении?
— Он на Сестрорецком заводе работает. Не встречались с тех пор. Но я об этом почему сейчас вспомнила?.. Не думайте, Григорий Иванович, что зазнаваться собираюсь. А только не считаю, что всего добилась. И дальше хочу о завтрашнем дне думать!
— А я ведь это знаю, Оля, — ласково кивнул Фомин.
И снова после перерыва звучали голоса ленинградских производственников: литейщиков и кузнецов, слесарей и фрезеровщиков, закройщиков и затяжчиков, ватерщиц и банкоброшниц, электриков и машинистов. Все они говорили простые слова:
— У меня большая любовь к своему труду... Я понимаю, в какой стране и для чего работаю... Я люблю свою машину... Если работа идет неудачно, это меня волнует, расстраивает...
Стахановцы говорили: — Моя машина... Мой завод... Моя работа...
Стахановцы говорили и о том, что мешает их работе: встречаются еще неповоротливые хозяйственники, тупые бюрократы, бездушные перестраховщики... Гневно клеймили стахановцы слепых и трусливых предельщиков, косных противников производственной новизны... Гнать их с моего завода, моей фабрики, моего производства!
Пожилая ткачиха получила слово. Поднялась на трибуну, плавным движением поправила на плечах пуховый платок и сказала чуть нараспев:
— А уж мы взволновались, когда про первых стахановцев слух прошел. Думать начали, рядить — неужто у нас огня мало? Неужто нам, ткачихам ленинградским, в хвосте плестись?
И рассказала, как сейчас идет работа, сколько нынче одна ткачиха обслуживает станков. А затем обернулась президиуму:
— Поручили мне наши девушки товарища Жданова пригласить. Просим приехать к нам, поглядеть, как по-новому трудимся.
— И к нам! — крикнула Ольга, вскочив с места. — И к нам! Тоже просим!
Крикнула и смутилась. Жданов, наклонившись через стол, жмурясь от слепящих прожекторных лучей, посмотрел в ее сторону. И сотни лиц вокруг обернулись к ней. И еще успела подумать: «Как же так — пригласила, а куда, на какой завод — не сказала?»
Но тут же успокоилась, увидав, что директор завода (он сидел во втором ряду президиума) нагнулся к Жданову и что-то ему объяснил. Внимательно выслушав директора, Жданов сделал в блокноте пометку и снова посмотрел в сторону Ольги. Он улыбнулся, и улыбка была такой заразительной, что Ольга не удержалась — помахала в ответ рукой, как тогда, когда в рядах демонстрантов проходила мимо трибуны на площади Урицкого.
А Зверева шепнула:
— Правильно, Оля! Чем мы хуже ткачих!
Веденин знал, как день за днем протекает жизнь Ольги. Об этом ему подробно рассказывал Семен (теперь, после отъезда отборочной комиссии, Веденин смог возобновить с ним занятия).
Ольга часто передавала приветы и наконец прислала записку:
«Не хочу, чтобы вы судили обо мне только по прежнему. Сообщите, когда вас ждать на завод».
Веденин обещал приехать в ближайшее время. Ему самому не терпелось увидеть новую работу Ольги. Единственно, что удерживало — боязнь попасть в шумливую толпу корреспондентов, фоторепортеров, гостей с других предприятий. Веденин решил повременить, переждать эту волну.
Рассказывал Семен и о Никодиме Николаевиче. Отчетная клубная выставка, в организации которой Никодим Николаевич принимал деятельное участие, получила прекрасные отзывы. Посвятив этой выставке подробную статью, «Ленинградская правда» особо отметила работы изокружка. «Не ограничиваясь студийными занятиями, — подчеркивала газета, — заводские художники стремятся быть полезными производству. Они оформляют цеховые красные уголки, пишут плакаты, пропагандирующие стахановский опыт, острые карикатуры, бичующие бракоделов».
Сразу после праздничных дней Никодим Николаевич начал занятия со второй, параллельной группой. Теперь он вынашивал новый план: в летнее, отпускное время выезжать с кружковцами за город, на этюды... Но не только это радовало Веденина.
Отмечая успехи Семена (впервые испробовав свои силы в самостоятельной работе, он стал увереннее, нетерпеливее), Веденин убеждался, что в этих успехах заметную роль играет и Никодим Николаевич. Занятия в изокружке, которые Семен продолжал посещать, как бы дополняли то, что давал Веденин своему ученику.
В Союзе художников летнее затишье сменилось большим оживлением. Стахановское движение, все шире охватывавшее страну, не могло не отозваться и в среде художников.