— Я ждал, Валентин Георгиевич, что вы попытаетесь именно так истолковать мой отказ... И все же не намерен менять своего решения. Больше того — я убежден, что эта пьеса не должна найти места в нашем репертуаре!
— Не слишком ли много берете на себя? — отрывисто спросил мастер. — Руководство театра, и только оно отвечает за репертуар!
— Руководство следует поправить, если оно впадает в очевидные ошибки!
Прямо от мастера Сергей направился к председателю местного комитета. Это был немолодой, серьезный актер, внимательно относившийся к нуждам театральной молодежи. Выслушав Сергея, он предложил сейчас же посоветоваться с секретарем партийной организации.
— Вы правильно сделали, товарищ Камаев, что обратились к нам, — сказал секретарь (Сергей передал ему свой последний разговор с мастером). — Валентин Георгиевич позабыл ознакомить нас с пьесой. Постараемся исправить его забывчивость. Тогда и решим, как поступить.
Весть об отказе Сергея быстро разнеслась по театру и сразу обнаружила среди актерского коллектива несколько групп.
Одну из этих групп составляли приверженцы мастера. Здесь были и актеры, проработавшие с ним многие годы, и те, кого он привлек к себе различными подкупами (повышенный оклад, выигрышная роль, персональная похвала после генеральной репетиции). Отстаивая мастера, эта группа возмущалась поведением Сергея, обвиняла его в черной неблагодарности.
Другая группа (главным образом молодежь) заняла иную позицию. Недовольство, которое мастеру удалось приглушить в прошлом сезоне, лишь ждало повода, чтобы вспыхнуть с новой силой. Отказ Сергея и послужил таким поводом. Молодые актеры снова заговорили о том, что мастер предпочитает работать лишь со своими сторонниками, что в стенах театра нет настоящей самокритики, что громкие фразы о реалистическом искусстве — дымовая завеса, прикрывающая формализм.
Была еще одна группа — серединная, промежуточная. В нее входили и осторожные, и равнодушные, и не желающие утруждать себя определением собственного мнения.
Один из представителей этой последней группы — пожилой актер, исколесивший всю провинцию, — при встрече дружески обнял Сергея.
— Я не сомневаюсь, голубчик, в благородстве ваших побуждений. Но поверьте опыту старика — о пьесе нельзя судить до премьеры. Помню, в десятых годах служил я в Нижнем-Новгороде. Солидная антреприза, труппа прямо-таки концертная. И вот готовим две премьеры. На одну возлагали все надежды. А публика не пошла. Копеечные сборы, прогар. Зато вторая... Пять аншлагов подряд. Два бенефиса справили!.. Вот и судите, кто, кроме публики, может сказать решающее слово!
При всей своей наивности, эти рассуждения подсказали Сергею дальнейший шаг: он решил прочитать пьесу драмкружковцам.
— Не так давно, товарищи, — начал Сергей, — мы беседовали относительно пьесы, которую будем ставить в нынешнем году. Многие из вас высказались за пьесу о сегодняшнем рабочем человеке, о его жизни и труде. Сейчас я прочитаю вам такую пьесу.
Первый акт Сергей читал среди сосредоточенного молчания. Но уже в середине второго послышались вздохи и шепчущиеся голоса. Сергей строго посмотрел на кружковцев. Тишина восстановилась. Однако она была похожа на безвоздушное пространство: не ощущалось ни контакта, ни заинтересованности. Когда же чтение закончилось, один только Павликов подал голос:
— Сергей Андреевич, вы всерьез читали или только так?
— Читал, чтобы узнать ваше мнение. Прошу, товарищи, высказываться.
И тогда началось такое обсуждение, какого еще не бывало на драмкружке. Никогда еще Сергею не приходилось видеть кружковцев такими возмущенными. Говорили и «старички» и самые молодые (Тимохин два раза брал слово и все еще порывался говорить). По косточкам разобрали пьесу.
— Да разве мы такие? — снова выскочил Тимохин.
— Ох, поговорила бы я с авторами этой пьесы, — заявила Ольга. — Я бы прямо спросила: хоть раз бывали на производстве, откуда выкопали такие нелепые фигуры?
Встретившись с председателем месткома, Сергей рассказал ему об этой читке.
— И никто не одобрил? Знаменательный факт!.. — Так вот, товарищ Камаев. И партийная организация и местный комитет считают желательным провести широкое обсуждение пьесы. Правда, Валентин Георгиевич до последнего дня возражал против этого под разными предлогами. Однако сегодня сообщил, что согласен. Видимо, решил не обострять отношений с общественностью... Словом, готовьтесь к баталии.
— Я готов. Не сомневаюсь, эта баталия послужит на пользу.
— И я не сомневаюсь. Только бы разговор получился таким же, как у вас на драмкружке, — принципиальным, до конца откровенным.