Сергей говорил и видел лица кружковцев. Власова сидела, обхватив руками колени. С ней рядом Тихомиров. Иногда он вскидывал на Сергея глаза, потом опять задумчиво наклонял голову. Вошли запоздавшие Павликов и Гусева; Власова махнула им рукой, тихонько сели вдвоем на один стул. А неразлучные подружки Феня, Катя и Женя, вечно шушукавшиеся в углу, — даже они на этот раз сидели безмолвно, широко раскрыв глаза.
— Но у свободного человека много врагов. Враги подстерегают, чтобы напасть... Об этом и расскажет зрелище!.. Если борьба в труде должна будет смениться борьбой на поле боя — какой бы жестокой эта борьба ни была, она принесет врагам крушение!
...Из клуба Сергей вышел вместе с кружковцами. Они продолжали расспрашивать, объясняли, как им самим представляется зрелище. На перекрестке попрощались. Остались только Власова и Тихомиров.
— Что же с Дорофеевым? — спросил Сергей.
— Беда с ним! — нахмурилась Власова. — Думаете, потому только сцепились, что нынче явился грязным?.. Мы же и в цехе одном и в одной смене. Всюду грязь разводит!
— Точно, — подтвердил Тихомиров. — По-черному живет.
— Чем же объяснить, что в кружок записался?
— В кружок? Нужен ему кружок! — пожала Власова плечами. — Ему бы только крутиться, собутыльников вербовать... А это все на производстве отражается. В прошлом квартале по милости таких типов чуть в прорыве не очутились...
Она взяла Сергея за руку, наклонилась к нему:
— Вот вы говорите, Сергей Андреевич, — советский человек свою красоту в труде обнаруживает. Понимаю. Уважаю свою работу. А Дорофеев... Нет, у нас с ним не случайно столкновение вышло!
Несколько минут шли молча. Неожиданно Власова рассмеялась:
— Сеня, а Сеня, — сказать?
Заглянула Тихомирову в лицо (он только хмыкнул) и сообщила, понизив голос:
— Поздравить нас можно.
— Поздравить? С чем?
— Неужели не видно?.. Мы же расписались!
Сергей встретил ее застенчивый и счастливый взгляд, посмотрел на улыбающегося Тихомирова и, широко раскрыв руки, обнял обоих:
— Поздравляю! От всей души!
...Расстались у трамвайной остановки. Когда же трамвай тронулся, Сергей еще раз увидел молодоженов: тесно прильнув друг к другу, шли они по набережной канала.
Почему-то стало и радостно и беспокойно. И не захотелось дальше ехать в душном вагоне. Соскочив на повороте, Сергей вернулся назад, остановился перед решеткой моста.
Свистели паровозы, пытаясь разорвать мглу недолгой ночи. В этой светлой мгле проплывал беззвучный канал, и такие же беззвучные пузырьки выскакивали на его поверхность — выскакивали и тотчас исчезали. Небосклон был похож на тонкий матовый купол, сквозь который вот-вот пробьется заря.
Но время лишь миновало полночь. Город затихал. И ничто не мешало Сергею снова испытывать боль и радость, волнение, беспокойство, ликование... Мысли его были прикованы к девушке, которую он не видел многие дни и о которой не мог не думать.
Каждое утро, выглядывая на дачную улицу, Нина Павловна поджидала почту. Но и в этот день только Зоя получила письмо.
Она не сразу начала читать. Сначала, прищурясь, посмотрела против света. Потом взвесила на ладони. И только затем, быстрым движением разорвав конверт, пробежала письмо и тут же опять начала перечитывать, приговаривая: «Ах, вот как!», «Вот еще что!»
— Конечно, от Сергея» — спросила Нина Павловна.
— Конечно. Пишет, что репетиции начались. Тебе шлет привет.
— Благодарю.
— Не понимаю, мама, почему ты так относишься к Сергею? Разве он хуже других моих знакомых?
— Этого я не сказала. Но ты-то относишься к нему лучше, чем к другим?
— Как я отношусь?..
Сунув письмо в конверт, Зоя приняла самый равнодушный вид и начала старательно подметать веранду, пеструю от разноцветных стекол.
— Как отношусь? Обыкновенным образом. Не лучше, не хуже... А насчет отца ты напрасно, мама, беспокоишься. Не пишет? Значит, с головой ушел в работу. Я тоже была такой, когда начались зачеты. У нас с отцом одинаковый характер.
Это были резонные доводы. Нина Павловна могла припомнить, что и прежде муж иногда и умолкал и уединялся, захваченный работой. Но на этот раз... Нина Павловна снова видела его лицо в минуту прощания, ту горькую складку, которую не могла сгладить напускная веселость... Тяжко становилось у нее на душе.
Скрипучий звук калитки отвлек от этих раздумий. По дорожке шел коренастый человек в сером костюме, в белой косоворотке.
— С добрым утром! Могу я видеть Константина Петровича Веденина?