— Сеня тоже рисует. Всю прошлую зиму в кружке, в заводском нашем клубе, занимался.
— А вы на каком заводе?
— На Машиностроительном. На Обводном канале. Сюда мы случайно попали. Одна из моих подруг на клубный вечер к себе пригласила. Прежде у нас работала, а теперь перешла на другое предприятие.
— Ну, а у вас специальность какая?
— Мы токари. Оба токари... Ой, Сеня, погляди, — совсем уже светло!
Да, ночь кончалась. Рассвет подымался над площадью. Ольга увидела клумбу на середине сквера — опять узорчатую, яркую, полную оранжевых, пунцовых, золотистых цветов...
— Сеня, сорви вон тот цветочек.
— Не разрешается, — ответил он строго, но взглянул на жену и покорно вздохнул, сорвал цветочек.
Продолжали сидеть, вглядываясь в светлеющее небо. Подымался рассвет, и все вокруг подчинялось его прибывающей, свежей силе. Даже звуки рояля доносились с особой полнозвучностью.
— А ведь верно, Олюшка, — сказал Семен. — Не пора ли по домам?
Но Веденину не хотелось расставаться. Вероятно, он даже не мог бы ответить, что привлекало его к этой молодой паре. Может быть, тот разговор, который он невольно подслушал. Или то, что этот разговор как бы продолжил доносившиеся, зовущие голоса... Так или иначе, не хотелось расставаться.
— Нет, — возразил Веденин. — В такое утро грешно торопиться домой!
И поднял руку, призывая к вниманию:
— Слышите... Рояль... Там веселятся, танцуют до упаду. Почему бы нам не присоединиться?
— Присоединиться? — поразилась Ольга. — Но ведь там незнакомые люди?
— Что с того? Час назад и мы не были знакомы.
Однако Ольга решительно отказалась. Тогда Веденин обратился к Семену:
— Уговорите жену. Так и быть, беру на себя всю ответственность.
Никогда бы сдержанный Семен не согласился на такое диковинное предложение. Но вокруг подымался рассвет. И, как видно, этот рассвет — голубой, розовеющий, прозрачный до хрупкости — имеет силу менять обычный ход мыслей.
— А почему бы, Оля, не пойти? Чем мы рискуем?
— Нет, не хочу!.. Куда это годится?
Ольга кинула осуждающий взгляд, но Семен встал, потянул ее за руку:
— Ты же любишь танцевать?
— Мало ли что! Одно дело в клубе или когда заранее приглашают...
Попробовала вырваться, но Веденин взял за другую руку:
— Никаких разговоров! Решено!
...Снова лязгнула и натянулась цепь. Снова образовалась щель.
Некоторое время Ольга молчала. Потом спросила чуть язвительно:
— И часто вы так по ночам путешествуете?
— По ночам? Разве это ночь?
Высокие, прямые, безмолвно гулкие, расходились улицы от площади. Восходящее, еще невидимое солнце зажигало окна верхних этажей. В небе накапливалась густая синева.
— Какая же это ночь?
Кошка переходила площадь — не спеша, потягиваясь, с задумчивым достоинством переставляя лапки. Навстречу ей вылетел первый, только что проснувшийся воробей. Опустившись на мостовую, задорно чирикнул: «Попробуй! Поймай!» Но, точно привороженная красотой рассвета, кошка двинулась дальше, даже не взглянув на задиристого воробья.
— Какая же это ночь?
Ольга не ответила. Наклонила голову, и будто облачко набежало на лицо. Догадавшись, о чем она думает, Веденин тихо спросил:
— А этот рассвет не входит разве в подарок?
— В подарок? В какой?
— В такой большой, что со всеми хочется поделиться!
— Ах, вот вы о чем! — рассмеялась Ольга. Взгляд ее снова стал ясным, лучистым. А навстречу — все ближе, все громче — из раскрытых окон доносился веселый шум вперемежку с быстрыми тактами рояля.
На мгновение Веденин поймал себя на том, что и сейчас — подспудно, но неуклонно — продолжает разворачиваться мысль. Ничем ее не прервать, не остановить. Она должна найти свой итог. Должна, потому что наступает утро, потому что скоро придет Рогов. Какой же дать ему ответ?..
— А может быть, назад повернем? — оробел Семен, когда подошли к самому дому.
Но тут из-под ворот появился дворник — общительный бородач, даже в летнюю пору не расстававшийся с теплой мохнатой шапкой.
— Веселье у вас, Константин Петрович!
— Так это у вас?..
...Все изменилось к этому часу.
Ковер был отброшен к окнам. Стулья громоздились по углам. И стол, переполненный посудным беспорядком, отодвинули в угол. Лампа под потолком еще горела, но свет ее был бесполезен.
Танцы продолжались. Виктор и Кирилл танцевали, скинув пиджаки, засучив рукава (у Виктора на руке синела татуировка: якорь, вокруг которого обвивалась змея). Сергей, не спуская с Зои глаз, изображал взмыленного тапера. Наташа (туфли жали) танцевала в одних носках, а Вера, запыхавшись, приводила в порядок прическу (шпильки в зубах и коса через плечо).