— Спасибо за откровенность!.. Утешительных слов произносить не собираюсь: польза в них малая. Единственно, что хочу сказать... Вы напишите, Константин Петрович, картину для нашего музея.
— Как?.. После того, что вы увидели, что я вам открыл...
— Именно! Именно теперь убежден — вы напишете картину для нашего музея!
Покачав головой, Веденин обернулся к полотну.
— Несостоятельный довод, Константин Петрович. Прошу не думать, что мною руководит опрометчивый риск. В том-то и дело, что вы уже обнаружили ошибку.
— Только еще обнаружил.
— Мне кажется... — мягко возразил Рогов. — Может быть, не сумею правильно выразить... Мне кажется, творчество не всегда бывает прямой, кратчайшей линией. Понимание ошибки — это уже движение. Движение вперед.
И, словно все решено, протянул Веденину руку:
— С какой же полнотой раскроется перед вами советский наш человек!
Не сразу протянулась в ответ рука Веденина. Но Никодим Николаевич увидел, как постепенно боль и горечь сходили с его лица. Снова пробуждалось зоркое лицо художника — художника, который смело смотрит вперед, хотя и знает, что ему предстоит вступить на трудный, новый путь.
Стук в дверь разъединил рукопожатие.
— Папа, — заглянула Зоя. — К тебе.
— Кто пришел?
— Незнакомый какой-то. Говорит, прямо с поезда.
Спустившись вниз, Веденин невольно задержался на пороге.
Векслер стоял посреди прихожей, широко раскрыв объятия.
— Ругай, милый Костя, ругай! Хотел предупредить телеграммой, да передумал. Чего доброго, поспешил бы встречать. Хлопоты лишние, беспокойство!
Подошел к Веденину и обдал свистящим дыханием:
— Вот я умник какой! Обещал навестить — и тут как тут!.. Впрочем, Костенька, не к тебе одному приехал. Хочу посмотреть, как старые мои знакомые к нынешней жизни прилепились. Хочу и камням поклониться, исхоженным в младости. Полюбуйся, даже чемодан отыскал стародавний.
И Веденин увидел этот чемодан — бесформенно разбухший, для большей надежности обмотанный веревкой, с медным замком, разъеденным зеленью...
— А это, верно, дочь твоя? Красавица, невеста!
Церемонно поклонившись, задержал Зоину руку в своей ладони:
— Надеюсь, папаша рассказывал обо мне? Мы же старые, закадычные друзья! Векслер — моя фамилия, а звать Петром Аркадьевичем.
Тут заметил и остальную молодежь (как раз собирались расходиться; Ольга — она стояла впереди — разглядывала Векслера с нескрываемым удивлением).
— Что я вижу? Молодость царит в твоем доме, Костенька?.. Приветствую вас, юные друзья!.. Но что же ты, Костя, молчишь? Обрадован моему приезду? Или, как знать... Может быть, не ко двору пришелся?
— Входи, — ответил Веденин.
ЧАСТЬ ВТОРАЯ
Вернувшись в мастерскую, Веденин застал одного лишь Рогова. Однако Никодим Николаевич был невдалеке. Он вышел вслед за Ведениным и, никем не замеченный, остановился в темном закоулке между лесенкой и прихожей.
Раздавались прощальные возгласы молодежи. Хлопнула квартирная дверь. Зоя сказала: «Идемте, Петр Аркадьевич. Я вас устрою». Затем все стихло. И тогда отчетливо донеслись голоса из мастерской.
Впрочем, Никодим Николаевич остановился не для того, чтобы прислушиваться к деловому, рабочему разговору, начавшемуся между Ведениным и Роговым. Внимание его было сейчас приковано к другому — к той беспощадной критике, которой Веденин подверг себя и свою работу.
Вспоминая все, чему он только что был свидетелем, Никодим Николаевич испытывал двойственное чувство. Работа Веденина всегда была для него образцом безукоризненного мастерства. И даже последняя картина, несмотря на все переделки, продолжала казаться Никодиму Николаевичу значительным полотном. Но ведь Константин Петрович сам признал... Однако не слишком ли он к себе жесток? Неужели справедливо все, что сказал Рогов?.. Никодим Николаевич ощутил необходимость самому разобраться, проверить собственную точку зрения.
Еще немного постояв, вышел из квартиры. «И все же, — подумал он, — все же сейчас мне спокойнее, чем когда шел сюда утром. Константин Петрович снова будет работать. Сашенька завтра приедет... Все хорошо!»
...Едва ушел Рогов, как явился Векслер.
— Ну и дочка, Костенька, у тебя. Пригрела, приголубила. Настоящая хозяйка!
Увидел накрытый стол и низко поклонился, стараясь рукой коснуться пола:
— Гостеприимство твое умиляет!
— Со вчерашнего дня осталось, — объяснил Веденин. — Симахин приезжал...
— Андрюша? Вот как? И в каком же он состоянии?
— Приезжал от поезда до поезда, — сдержанно ответил Веденин. — Дел у него было много, торопился... Зайти не успел.