Она провела в городе всего-навсего два неполных дня, но сейчас, отворив калитку, осмотрелась по сторонам и поняла: очень давно не была здесь.
Нет, серьезно, у нее такое было чувство, точно отсутствовала не дни, а годы. Казалось бы, за это время ничего не изменилось: тот же лопух у калитки, та же прореха в заборе, тот же пронзительный плач младенца в даче напротив... Зоя все узнавала, но словно издалека, словно глядя в перевернутый бинокль. Любопытно!..
На дверях веранды увидела приколотую записку: «Ушла к соседям».
Зое не хотелось итти к соседям. Сложила ладони рупором:
— Мама! Слышишь, мама!
Нина Павловна быстро пришла:
— Наконец-то! Как ты задержалась. Рассказывай.
— Об отце? Как я и думала — просто соскучился. Сначала тебя собирался вызвать, а потом не захотел беспокоить.
— И он здоров?
— Совершенно здоров. И настроение превосходное. И работает с утра до ночи...
— А картина?.. Отец показывал тебе картину?
— Как же! По-моему, очень хорошая картина, — сочинила Зоя (ей не хотелось тревожить мать). — Да, могу еще успокоить. Тот таинственный незнакомец, который сюда приезжал, — он оказался вовсе не таинственным. Фамилия — Рогов, приехал из Сибири. Отца разыскивал, чтобы предложить ему новую работу. И отец согласился.
— Согласился? — удивилась Нина Павловна. — Но ведь он же занят?
— Занят... конечно... — на секунду смутилась Зоя. Но тут же нашлась: — А вот закончит картину для выставки, тогда и сможет новой работой заняться... Одним словом, Никодим Николаевич оказался бессовестным паникером.
— А к нам отец не собирается?
— Обязательно! Только сейчас ему еще труднее выбраться. Векслер приехал к нему из Москвы.
Сели ужинать. Зоя продолжала по порядку отчитываться о своей поездке. Нина Павловна перебивала, допытывалась подробностей. Обычно Зоя не любила расспросов (может быть, это напоминало ей детство: где ты была? куда уходишь?). Но сейчас рассказывала охотно. Только о последнем разговоре с отцом попрежнему ни слова не сказала. И о Сергее сообщила лишь вскользь: «Он тоже был на нашей вечеринке».
— А Петр Аркадьевич велел тебе кланяться, мама. Просил передать, что приехал Векслер, тот самый Векслер, который бывал еще на Васильевском острове.
— Да, он приходил к нам, — кивнула Нина Павловна. — И был тогда еще совсем молодым...
— А теперь какой старый! И старый, и толстый, и как будто все время какую-то роль разыгрывает... Интересно, в молодости он был другим?
— В молодости?.. Я хорошо помню, как он пришел к нам в первый раз, — задумчиво сказала Нина Павловна. — Мы только что поженились с отцом и приехали в Петербург. До этого я из своего уездного городка ни разу не выезжала. А тут оказалась в огромном, шумном городе, и все кругом чужое, незнакомое... Отец снимал комнату в двух кварталах от академии. Лестница крутая, ступеньки скользкие, вонь кошачья... В первый же вечер, едва мы устроились, нагрянули молодые художники, друзья отца.
— И Векслер пришел?
— Да, пришел и он. Подвижной, худощавый, с длинными волосами. Отец уже тогда его недолюбливал, а я... Я ведь ровным счетом ничего не понимала в живописи... Петр Аркадьевич сначала мне понравился. Спорил горячо, откидывал волосы, глаза блестели... Он и в тот вечер сразу затеял спор. Пришли нашу свадьбу отпраздновать, а начали спорить — обо всем забыли. И такие страсти разгорелись. Помню как сейчас: что́ в основе искусства — творимая легенда или реальная жизнь?
— Чудаки! — соболезнующе усмехнулась Зоя. — О чем же тут спорить? Для того и живем в реальной жизни, чтобы ее творить. И чем же закончился этот спор?
— Я задремала, не дождавшись конца. Проснулась — солнце взошло, а они все еще спорят. Особенно Векслер. Он-то и нападал на отца, называл его живопись «мужицкой». И на Симахина тоже нападал... А в последний раз я видела Петра Аркадьевича на одной из выставок в двадцать третьем году. Конечно, он был уже не таким... Но если бы ты знала, какую ужасную выставил он тогда картину! Отец возмутился, не захотел здороваться... Только теперь, в Москве, возобновили знакомство.
Нина Павловна умолкла. И Зоя больше ни о чем не расспрашивала. Она пристально смотрела перед собой, и теперь ей казалось, что бинокль опять перевернулся — то, что видела издалека, вдруг приблизилось вплотную.
Взглянула на мать (Нина Павловна убирала ко стола) и впервые так ясно ощутила: мать... отец... живет в семье... Прежде никогда не задумывалась об этом. А как же иначе?.. Ну да, конечно — живу с отцом и матерью, живу в семье... Сейчас же в первый раз подумала: но ведь потому у нас и семья, что когда-то отец и мать встретили друг друга, полюбили друг друга...
Муж... Жена... Какие необычные, еще незнакомые слова!..