Подошел трамвай с прицепом, оба вагона почти пустые.
— Итак, слушай, — сказал Курчатов.
Кобеко был среди первых помощников еще в ту пору — десять лет уже прошло, — когда Курчатов начинал в институте. Сперва рабочий, потом препаратор, лаборант, научный сотрудник, доктор физико-математических наук, завтра, не исключено, академик. Таков его путь в Физтехе. И пока Курчатов не увлекся атомным ядром, Павел усердно сотрудничал, охотно признавая верховенство друга. Но поворота Курчатова Кобеко не принял. Он ворчал, что друг совершил измену, сменив диэлектрики и полупроводники на ядра. Он горячился. Сегнетоэлектриками Курчатов вписал новую страницу в физику, а что сделает в ядре? Повторять зады, догонять все дальше уходящих экспериментаторов Запада? Павел не скрывал, что надеется на новый поворот: Курчатов убедится, что в таинственно-темном ядре ему не светит, вернется к старым темам — и возобновится их сотрудничество. Курчатов тоже хотел возобновления совместной работы, но только в новой области. Это он и собирался еще раз предложить Павлу.
— Отлично, Игорь! — поздравил Кобеко, когда Курчатов закончил объяснение. — Не знаю, открыта ли новая глава в науке о ядре, не убежден и в новой странице, но что ты вписал свой особый параграф в одну из страниц, уверен.
Они вышли на Литейный, шли к Невскому. На Невском во время белых ночей всегда было много гуляющих. Друзья направились в «Теремок», ресторанчик в переулке, соединявшем площадь перед театром с Садовой. У Фонтанки Курчатов остановился.
— Помнишь, Павел? — Он показал на бронзовых коней, вставших на мосту на дыбы. — Не хочешь еще разок прокатиться?
Однажды в такую же белую ночь, изрядно навеселе, Кобеко проходил с приятелями по мосту. Кто-то показал на упавшего бронзового наездника и обругал его слабаком. Лошадь не столь уж норовистая, как ее старался изобразить барон Клодт, можно и с ней справиться. Только вот как взобраться на такую высоту над рекой? Кобеко мигом отозвался на вызов. Вскарабкавшись на постамент, он влез на спину скакуна и смачно заорал: «Но-но!» Вокруг собралась хохочущая толпа, подоспел и милиционер. Кобеко гулко колотил по бронзовым бокам коня, милиционер кричал снизу: «Слезайте немедленно, гражданин, и платите штраф за нарушение!» Кобеко весело отозвался: «Штраф бери, твое право, а покататься дай!»
Кобеко посмотрел на взметенные передние ноги скакуна.
— Надо бы, надо еще разок покататься! Да видишь ли, почти десяток лет с той ночи уплыло, столько же килограммов жирка добавилось! Боюсь, не осилю подъема!
С минуту они шли молча.
— Павел, ты теперь сам видишь — работа моя перспективна, — осторожно сказал Курчатов. — Переходи ко мне. Для начала совмести свою теперешнюю тематику с новой темой. Это ты осилишь.
Кобеко, похоже, ожидал такого предложения. Он грустно покачал головой.
— Вероятно, осилю, ты прав. Да не умею менять привязанностей. У каждого своя физика. Твоя физика — ядро, теперь я окончательно это понял. Моя — та, которую мы вместе с тобой когда-то начинали. Ей не изменю.
Иоффе совершал утренний обход института. Открыв дверь в лабораторию атомного ядра, он задержался на пороге. Впечатление было такое, что курчатовцы организовали хоровой кружок. Чей-то тенорок заводил: «По Дону гуляет, по Дону гуляет...», баритоны и басы подхватывали: «...казак молодой!» В хоровой полифонии выделялся баритон Курчатова.
— Я не помешал? — спросил Иоффе с иронической приветливостью. — Продолжайте, пожалуйста, работать.
Сотрудники обычно не прерывали своих дел во время посещений директора. И сейчас Щепкин усердно намазывал какую-то пасту на лист, Вибе выглаживал на лабораторных вальцах полоску никеля, Латышев менял прокладки в камере Вильсона, а Курчатов просматривал тетрадку с химическими анализами. Только пение оборвалось. В лаборатории часто пели во время работы, но заливаться соловьем в присутствии академика никто бы не посмел.
— Игорь Васильевич, у нас сегодня гость, — сказал Иоффе значительно. — Сергей Иванович Вавилов позвонил, чтобы его ждали. Он, вероятно, заинтересуется и вашими работами.
Курчатов понимающе кивнул. Иоффе продолжал обход лабораторий, сообщая, кому надо, о приезде Вавилова. Он не выдавал своего беспокойства, но физики догадывались, что у директора на душе.
В Ленинграде менялась обстановка.