Друзей у меня не появилось, наверное, как раз потому, что я всё время возилась с ней. Мама позаботилась бы о ней гораздо лучше…
…Почему?
Почему мне раньше в голову не приходило?!
- Выйди, Анна! Выйди сейчас же! – снова, как и в тот день, слышу я крик Хелен.
Я подбегаю к ней и выхватываю остатки бутылки. Она настолько шокирована, что не сопротивляется и даже не задумывается. Вытираю горлышко бутылки об полотенце, убирая отпечатки матери, и ухватываюсь за бутылку сама, покрепче.
В таком состоянии нас и застаёт полиция, вызванная соседями. Хелен признаётся, что это она вдарила Питу по его нерадивой башке, но улика указывает на меня. Да кому в голову придёт, что ребёнок сотрёт одни отпечатки, чтобы оставить свои?
- Мы понимаем ваш шок, но не пытайтесь лжесвидетельствовать, мэм. Не пытайтесь спасти дочь.
Когда расспрашивают меня, я говорю им, что отец начал кричать на маму, потом захотел её ударить, а я ударила его сама… стояла на кровати…
Десять лет минуло, а из лечебницы меня так и не выпускают. Профессор чует, что со мной что-то не так, хоть и не может понять, что.
- Я абсолютно здорова, - говорю я.
- Давай-ка мы ещё раз посмотрим наши картинки, - добродушно отзывается профессор и достаёт листок с кляксой. – Что ты видишь?
- Котё-ёнка, - слащаво протягиваю я. Профессор всем выражением лица своего выказывает недоверие. Затем он наконец начинает болтать про то, что даже если они выпустят меня, я всё равно там снаружи пропаду, тут ведь отрочество всё моё прошло, в больнице этой долбанной, глаза б мои её не видели.
- Как мне надоели ваши трупокляксы, - усмехаюсь я. – Не била я Пита в тот вечер.
- …Выйди, Анна! Выйди сейчас же!
Выхожу, но на кухню. Хватаю бинты и зачем-то бутылёк йода. Возвращаюсь и неумело перевязываю Пита.
Но поздно.
Хватит думать о нём. Надо подумать о матери.
- …Выйди, Анна! Выйди сейчас же!
- Нет, - я подхожу к ней и обнимаю. Хелен начинает плакать, и я обнимаю её.
Приходят полицейские, и я сразу же горячо вступаюсь за мать. Коп отодвигает меня в сторону и изучает дохлого Пита.
Меня уводят социальные работники, усаживают в машину. Следом приносят свёрток, в котором я узнаю Люси. Тот же сценарий, как если бы я не осталась с матерью. Роз приведут позже. А сейчас миссис Капман, соцработник, скажет те же слова.
Ладно.
Я позволяю увезти нас в приют.
Я позволяю Роз свалиться с лестницы, чтобы не стеснять меня.
Я усердно корплю над учёбой, выигрываю сложнейший конкурс (не без откатов по времени и повторных попыток) и выбиваю себе бесплатное место в медицинском… Прохожу первый курс обучения. Отлично сдаю экзамены.
Время исправлять ошибки.
- …Выйди, Анна! Выйди сейчас же!
Выбегаю на кухню. Хватаю бинты. Возвращаюсь.
- Ма, держи ему здесь! – указываю на височную артерию. Когда та повинуется, быстро смазываю рану йодом и накладываю тугую повязку.
Всё обошлось. Питу хватило ума не выдвигать обвинений.
Живём, как жили. Я, Хелен, Пит, Роз и Люси. Вот и славно.
О каком усердном обучении может идти речь в обстановке, где шумит пьянь и приходится разрываться между ухаживанием за сестрой-инвалидом, заботой о младшей сестре и больной к тому времени матери?
Вообще, я всё ещё могу сдать те супер-экзамены и попасть на то расчудесное место. Но мне придётся покинуть это городишко, а сделать я этого не могу. Из-за семьи.
Я в отчаянии. Слишком тяжело. Я не справляюсь и много устаю.
Меня будит странный запах. Гарь! Я опять забыла вовремя выключить этот пятнадцатилетний чайник!
Так не годится.
Надоело.
А пускай я близняшки-девочки.
Сиамские? О, нет, нет, нет-нет-нет…
Мальчик и мальчик - два грузных пацана. Хелен умирает при родах. Мама, нет!
Мальчик и девочка, Алекс и Роз. Только теперь она младше меня не на год, а на полчаса, и далеко не так глупа. Она вообще мало чем похожа на прежнюю Роз. Если ещё точнее, она – вылитая Анна, которой я когда-то был.
Пит обожает катать Алекса на «космодроме» и игнорирует Роз. Тем лучше для неё. Я-то потерплю папашу, ладно уж, пусть это и стоит мне привитой ненависти к космосу и всему, что с ним связано.
Через три года после нашего рождения в семье появился мальчик Лео, но через несколько месяцев он простудился и умер. Ему заказали миленький маленький гробик.