Ибо чувство это дает им одно время в году, в которое естественный закон средством к продолжению рода изобрел собирать их для посеяния подобных себе: в другое же время до того они чуждаются друг друга, что совершенно забывают о сем пожелании. А в людях от дорогих яств ненасытимая похоть любодейства всеяла неистовые пожелания, ни в какое время не дозволяя утихнуть страсти.
Глава 72. Посему, так как приобретение имущества сопровождается великим вредом и, как нечто болезнетворное, служит поводом ко всем страстям, устраним самую причину, если только промышляем о благосостоянии души. Страсть сребролюбия уврачуем нестяжательностию. Возлюбив уединение, будем бегать сборищ людей бесполезных, потому что пагубно и тлетворно для мирного состояния пребывание с людьми легкомысленными. Как бывшие в заразительном воздухе непременно делаются больными, так и проводящие время с людьми всякого рода приобщаются их пороков. Ибо что общего с миром у отрекшихся от мира? «Никтоже (бо) воин бывая обязуется куплями житейскими, да воеводе угоден будет» (2 Тим. 2, 4). Занятие куплями препятствует воинским упражнениям. А не упражнявшись, как устоим в борьбе с искусившимися в брани? Лучше же сказать, если уже говорить правду, так лениво и нерадиво боремся, что не можем противиться и поверженному уже врагу, и мы, стоящие, подвергаемся злоумышлениям падшего.
Что терпят во время войны по сребролюбию обирающие мертвых, часто после победы убиваемые лежащими и ради гнусной корысти жалко гибнущие после приобретенных трофеев, то же терпим ныне и мы, приближаясь к низложенному и издыхающему врагу. Как те, по страсти к деньгам, обыскивая мертвых, нередко, подошедши к иному полумертвому и раздевая его, неприметно получали смертный удар и падали, неразумно посрамив славу, приобретенную победой, так и мы, когда целомудрием или воздержанием низлагаем или почитаем себя низложившими варвара, тогда, обольстившись его одеждами, которые у людей признаются дорогими, богатством, властью, здравием, честию, приближаемся к нему, желая что–либо взять у него, и таким образом умираем, сами себя предавая на убиение.
Глава 73. Так погибли пять дев, чистотою и воздержанием умертвившие, а жестокосердием, какое порождается сребролюбием, сами себя повергшие на меч, когда враг, как низложенный, не мог умертвить их, твердо стоявших. Посему не пожелаем ничего вражеского, чтобы с принадлежащим ему не погубить и душу. Ибо и ныне приглашает и побуждает к этому всех, особенно если найдет послушных ему. Если и Самого Господа призывал он, говоря: «Сия вся Тебе дам, аще пад поклонишимися» (Мф. 4, 9), и тем, что почитается блистательным в свете, покушался обольстить Того, Кто не имеет в сем нужды, то ужели не помыслит обольстить удобоуловимых людей, склонных к наслаждению вещами чувственными? Будем же обучать себя благочестию, если имеет успех и обучение телесное: «телесное бо обучение вмале есть полезно», уподобляясь урокам, какие преподают детям, «а благочестие на все полезно есть» (1 Тим. 4, 8), уготовляя в душе здравие желающим победы над противоборными страстями.
Глава 74. Как борцам, обучающимся еще на детских играх, прилично упражнять тело, часто приводить в движение члены, а возмужавшим в искусстве борьбы должно заботиться о подвижнической крепости и умащать себя на священные подвиги, так начинающим учиться богочестию надлежит тщательно сдерживать деятельные силы: для них важно, если возобладают над страстями, будучи раздражаемы удовольствиями, в которых выросли, и почти невольно вовлекаемы в привычные худые дела, а пришедшие уже в состояние деятельной добродетели и заботящиеся о том, что разумно, обязаны со всем тщанием охранять рассудок, чтобы при беспорядочном движении не увлечься к чему–либо несовершенному, и притом необдуманно.
Одни должны стараться о том, как управлять телесными движениями, а другие о том, как обучать стремления рассудка, стройно направляться к единому любомудренному поведению так, чтобы ни одно мирское представление не отвлекало рассудка от Божественных помышлений. Ибо вожделение богочестивого должно быть всецело устремлено к вожделеваемому, чтобы вовсе не оставалось времени приводить в действие свои страсти по человеконенавистным помыслам. Если каждая страсть, когда приходит в движение, в обладаемом ею держит рассудок связанным, то почему же и ревности к добродетели не удержать мысль свободною от прочих страстей? Ибо приемлет ли извне какое ощущение раздраженный, борясь мысленно с представлением оскорбившего? А также жадный до денег, когда, увлеченный мечтанием, пригвождает взор к тому, что доставляет прибыль? Нередко развратный, сидя в обществе с другими, смежает свои чувства и, занявшись любимым лицом, с ним беседует, забывая присутствующих, сидит безгласным столпом, не зная ничего, что делается или говорится на глазах его, но, углубившись внутрь себя, весь занят своим представлением.