Какая неизвестность бедствия! Какая неопределенность горя! Не знаю, что и оплакивать, неизвестно мне, о чем и сетовать. Проливать ли слезы о мертвом или о живом, о заключенном в узы или об умерщвленном? О потерпевшем горькое рабство или о подвергшемся болезням смертным? Пленник должен ожидать себе всякого оскорбления; когда бы и не думал, подвергается он наказаниям, воля господина властна сделать о нем всякий приговор.
Доныне все со мною разделял ты, сын, а плен теперь испытал один. Со мною разделял ты дальнее путешествие, бедствовал на чужой стороне, терпел злострадания в пустыне, во всем, что ни предпринимал, подражая Исааку в послушании его отцу. Почему же теперь разлучило тебя со мною последнее бедствие и один ты исчерпываешь горести плена? Для чего оказано мне это человеколюбие и избежал я смерти, не изведав острия меча? Почему и меня разящая рука не присовокупила к прочим мертвецам, но пощажен я для испытания больших бед, по зависти лишен скорого избавления от горя и вдали от тебя проливаю болезненные слезы?»
«Но поелику вижу, — продолжал я, — что состраждете вы мне и те же питаете чувствования, какие имею и сам я, страждущий, чему доказательством служат и напряженное ваше внимание и частые воздыхания, то расскажу вам о себе подробно, не распространяясь в словах: имеете ли только досуг выслушать меня и не призывает ли вас какая необходимость к удовлетворению собственным своим потребностям? Ибо тяжел бывает рассказ для души развлеченной, когда есть у ней помысел о чем–либо озабочивающем более, нежели то, что слушает».
Но в лице и в голосе дав заметить, что вопрос этот им неприятен, сказали они: «Какое же препровождение времени может быть предпочтено сему: уврачевать скорбное сердце и избавить от печали болезнующую душу? Как облако перестает быть темным, источив из себя дождевые капли, и постепенно теряет свою мрачность очищаясь от водяного тумана, так и душа облегчает свою горесть описывая свои бедствия и рассказом о причинах печали истощая в себе неприятное ощущение. Горесть, пока о ней молчишь, обыкновенно мучит, как и мокрота в воспаленной ране, в которой гной непрестанно требует себе выхода и не имеет пути, чтобы выйти вон и очистить нарыв». Поэтому признали они справедливым, чтобы я рассказывал. И сим–то начинаю мою повесть.
«Два родилось у меня сына, друзья: тот, которого, сидя здесь, оплакиваю, и другой, оставшийся при матери. По рождении их оставил я сожительство с супругою, рассудив, что и двоих достаточно—для продолжения ли то рода, для услуг ли под старость. Для всякого же разумного существа признал я приличным не до пресыщения предаваться удовольствиям и дозволением закона не злоупотреблять в оскорбление природы, но, как можно скорее, полагать себе в этом предел, как скоро услужил кто намерению Сотворшего, который установил брак для размножения рода, а не для удовлетворения страсти. Иначе же, когда впоследствии силы увянут, пожелания угаснут, сама собою наступит старческая тишина, преуспеяние в целомудрии припишется уже не ревности произволения, а необходимости возраста. Ибо не изведавший брани никогда не воздвигнет себе победного памятника, и по окончании борьбы ни один борец не может хвалиться победою и тем, что он не пал, когда некому было уже с ним бороться. Но честь подвижнику, когда во цвете лет в жару вожделения, в пылу страстей рассудок его одерживает верх над пожеланиями, сильное влечение к супружескому сожитию, хотя оно и законно, подавляет в себе, свидетельствуя тем, что полномочную власть имеет он над собою.
Но меня влекло какое–то сильное желание к сим местам, в которых теперь потерпел я утрату, весь окрылен был я помыслом о безмолвии: кроме этого не мог ни о чем ином думать, ни на что и посмотреть. Ибо, когда любовь к чему–нибудь овладеет душою, тогда с великою силою отвлекает ее от всего, даже весьма достойного ее внимания, уносит же к тому, что возлюбила, так что не смотрит она на труд и утомление, не принимает во внимание и оскорблений, всем усердно служит, добровольно отдаваясь в полную власть пожеланию, и с приятностью несет на себе иго подчинения, по самопроизвольной и охотно принятой необходимости.