То, что совершил царь македонский, выше всякого слова: выступив в поход из незначительного государства, он овладел всею вселенною. Вот почему пророк его видит под образом летучего барса, изображая этим скорость, силу, пылкость и ту быстроту, с которою он промчался чрез всю вселенную со своими трофеями и победою. Говорят, что он, услышав от некоего философа о существовании бесчисленного множества миров, горько жалел, что, несмотря на их бесчисленность, он не завоевал даже и одного. Так он был предприимчив и велик душою и так был славен по всей земле! Но со славою царя соединялась и слава народа: ведь Александра называли македонянином. Поэтому вместе со славою о нем самом, естественно, распространялась повсюду слава и о событиях его царства, так как ничто знаменитое не может оставаться в неизвестности. Итак, деяния македонян были не менее славны, как и деяния римлян. "Во всяком месте", – говорит, – "прошла [слава] о вере вашей в Бога" Смотри, что он говорит как бы о чем-то одушевленном, употребляя слово: "прошла". И этот образ выражения внушен, конечно, силою их (веры). Потом, желая показать, что они точно обнаружили веру крепкую и действенную, прибавляет далее: "так что нам ни о чем не нужно рассказывать. Ибо сами они сказывают о нас, какой вход имели мы к вам". То есть, - нигде не ждут услышать наше повествование о вас, но люди, не посещавшие вас и не видевшие ничего, предваряют своими рассказами о вас тех, которые у вас были и видели ваши подвиги. Так всюду по слухам сделалась известною ваша вера! Итак, нам нет надобности рассказывать о ваших делах, для возбуждения в других подобного же соревнования, – потому что о чем надлежало бы слышать от нас, о том они, предупреждая нас, рассказывают сами. Хотя при таких случаях в людях часто действует зависть, но ваше превосходство победило и ее, они сделались провозвестниками ваших подвигов. Несмотря на то, что они и отстали от вас, они все – таки не молчат, но даже прежде других рассказывает о вас. Если же так поступают они, то нельзя не доверять нашим словам. Что значит: "какой вход имели мы к вам?" То, что он был соединен с опасностями, с тысячею смертей, и однако ничто вас не возмутило, напротив, – вы обращались с нами так, как будто бы ничего не случилось, вы приняли нас после этого так, как будто не претерпели никакого зла, а насладились бесчисленными благами. Упоминаемый здесь вход был вторичный. Именно, (апостол и его спутники) _отправились (из Фессалоники) в Веррию, будучи преследуемы, и впоследствии, пришедши опять (к фессалоникийцам), так были приняты ими, что и сами (фессалоникийцы) были почтены (апостолами), так что эти последние готовы были положить за них свою душу. Следовательно, значение выражения: "какой вход имели мы к вам" – обоюдно: оно содержит в себе похвалу и апостолу с его спутниками и фессалоникийцам, но апостол обратил его в похвалу фессалоникийцев. "Как", – говорит он, – "вы обратились к Богу от идолов, [чтобы] служить Богу живому и истинному ", то есть, – вы обратились весьма легко, с большой готовностью, и не чувствовали нужды в особенном усилии для того, чтобы решиться служить Богу живому и истинному. К этому (апостол) присоединил и увещание, делая чрез это свою речь менее тяжелой. "И ожидать", – говорит, – " с небес Сына Его, Которого Он воскресил из мертвых, Иисуса, избавляющего нас от грядущего гнева ". "И ожидать с небес Сына Его" – Того, Который был распят, Который был погребен, поэтому, поясняя сказанное, он прибавляет: "Которого Он воскресил из мертвых". Видишь все вместе: и воскресение, и вознесение, и второе пришествие, суд, воздаяние праведным и наказание злых? "Иисуса", – говорит, – " избавляющего нас от грядущего гнева". Здесь и ободрение, и утешение, и наставление для них. Если (Бог) воскресил Его из мертвых, если Он на небесах, и придет оттуда (а вы уверовали, что это действительно так, потому что, не уверовав, вы не перенесли бы таких страданий), то в этом заключается уже достаточное ободрение. А если еще и гонители непременно будут наказаны, о чем говорит (апостол) и во втором послании (2Сол.1: 8,9), то вы имеете и другое, также не малое ободрение. C другой стороны, он сказал об ожидании Сына Его с небес и для того, чтобы показать, что бедствия на лицо, а блага в будущем, когда Христос придет с небес. Смотри же, сколько надобно иметь надежды, – надейся, что Распятый воскрес, что Он вознесся на небеса, что придет судить живых и мертвых. "Вы сами знаете, братия, о нашем входе к вам, что он был не бездейственный; но, прежде пострадав и быв поруганы в Филиппах, как вы знаете, мы дерзнули в Боге нашем проповедать вам благовестие Божие с великим подвигом" (1Сол.2:1,2).
2. Велики и ваши подвиги; но и мы не человеческое проповедовали слово. Здесь (апостол) хочет выразить то, что и выше говорил, именно, что свойства проповеди обнаруживаются с обеих сторон – как со стороны чудес и решимости проповедников, так и со стороны ревности и усердия принимающих. "Вы сами знаете, братия ", – говорит, – "о нашем входе к вам, что он был не бездейственный", то есть, не обыкновенный, не случайный. Едва избавившись от великих опасностей, от смертей, от поражений; мы тотчас же впали в новые опасности. Но "но, прежде пострадав", – говорит, – "и быв поруганы в Филиппах, как вы знаете, мы дерзнули в Боге нашем проповедать". Видишь ли, как опять все приписывает Богу? "Проповедать вам благовестие Божие с великим подвигом". Нельзя, говорит, сказать, чтобы там мы подвергались опасностям, а здесь – нет. Знаете и вы, какова эта опасность и каков нужен был подвиг – быть у вас. (Апостол) говорит это и коринфянам в послании к ним: "И был я у вас в немощи и в страхе и в великом трепете" (1 Кор.2:3)."Ибо в учении нашем нет ни заблуждения, ни нечистых [побуждений], ни лукавства; но, как Бог удостоил нас того, чтобы вверить [нам] благовестие, так мы и говорим, угождая не человекам, но Богу, испытующему сердца наши" (ст. 3–4). Видишь ли, что, как я уже сказал, от твердости проповедников заимствуется доказательство Божественности их проповеди? Если бы, значит, проповедь наша была не такова, если бы она была обманом, то мы не подвергли бы себя таким бедствиям, которые не дают нам и вздохнуть свободно. Что же из этого следует? Если бы нас не одушевляло нечто, ожидаемое в будущем, если бы мы не уверены были, что надежда наша несомненна, то мы не оставались бы столь бодрыми среди страданий. В самом деле, кто решился бы ради здешних благ потерпеть столько бедствий и проводить жизнь страдальческую и полную опасностей? Да и кого бы убедил такой проповедник? Не достаточно ли было бы для устрашения учеников одного того, что они видели бы учителей своих постоянно в опасностях? Но с вами не случилось этого. "Ибо в учении нашем нет ни заблуждения, ни нечистых [побуждений], ни лукавства". Дело наше, говорит, не обман, не обольщение, в которое бы мы вдались, не из рода дел темных, каковы дела чародеев и волшебников, – это выражается словом: "от нечистых побуждений", – не злонамеренное, не мятежническое какое-нибудь, как дело Февды: "Но, как Бог удостоил нас того, чтобы вверить [нам] благовестие, так мы и говорим, угождая не человекам, но Богу, испытующему сердца наши". Видишь ли, что это не тщеславие? "Но Богу" – говорит, – "испытывающему сердца наши". Мы ничего, говорит, не делаем из угождения людям; да и для чего мы стали бы делать что-нибудь такое? Похвалив таким образом самих себя, в словах: не потому, чтобы мы хотели угождать людям, или домогались от людей чести, – апостол продолжает: "Но, как Бог удостоил нас того, чтобы вверить [нам] благовестие". Если бы Бог не знал, как бы так говорит он, что мы совершенно отреклись от всего житейского, то не избрал бы нас. Как Он искусил нас, такими мы и остаемся. "Испытующему", – говорит, – "сердца наши", то есть, (Бог) искусил нас и вверил нам благовествование. Итак, как оказались мы пред Богом безукоризненными, такими и остаемся. Доказательством подобного достоинства нашего служит то, что нам вверено благовествование. Если бы в нас было что-нибудь дурное, то Бог не искусил бы нас. Слово же – искусил (…..) употреблено здесь в смысле – нашел стоящими доверия (…..) и вверил, а не в смысле – испробовал, потому что мы только действуем вследствие испытания, а Бог не имеет нужды в испытывании. Таким образом, мы говорим так, как свойственно искушенным от Бога и признанным достойными благовествования. "И говорим, угождая не человекам", то есть, не ради вас все это делаем. Так как он пред этим похвалил их, то, чтобы не навлечь на свои слова подозрения, продолжает: "Ибо никогда не было у нас перед вами ни слов ласкательства, как вы знаете, ни видов корысти: Бог свидетель! Не ищем славы человеческой ни от вас, ни от других. Мы могли явиться с важностью, как Апостолы Христовы" (ст.5–7). "Никогда не было", – говорит, – "у нас пред вами слов ласкательства", – то есть, мы не льстили, как это делают обманщики, люди, ищущее корысти или власти. Нельзя сказать, что мы льстили, чтобы достигнуть власти или что мы решились на это для денег. В свидетели этого, хотя это было очевидно, он призывает, наконец, их самих. Льстили ли мы, говорит, вы знаете. В свидетели же того, что было неочевидно, то есть, проповедовал ли он ради любостяжания, призывает самого Бога. "Не ищем славы человеческой ни от вас, ни от других. Мы могли бы явиться с важностью, как апостолы Христовы", то есть не требуя почестей, не тщеславясь и не окружая себя копьеносцами, хотя, если бы мы и делали это, не сделали бы ничего странного. Если посланники царя пользуются честью, тем более можно нам. И не сказал: мы терпели 6есчестие, или: не пользовались честью, что значило бы упрекать (фессалоникийцев), но: мы не искали. Итак, если мы не искали славы, хотя и можно было искать, и самая проповедь того требовала, то каким образом мы делаем что-нибудь для славы? Между тем, если бы мы и искали, то и того нельзя было бы поставить нам в вину, потому что тем, которые посланы к людям от Бога, по всей справедливости надлежит, как явившимся ныне с неба вестникам, пользоваться большою честью. И, несмотря на все это, мы не делаем ничего подобного, чтобы заградить уста противников.