— Расслабься, это всего лишь салфетка.
Он молчит, в комнате воцаряется напряженность. Гермиона снова кусает кекс. Несколько секунд спустя слышится шорох газеты, и внезапная ярость его гнева оказывается лишь временной. Это странно — и когда он окончательно проснется, ей придется выяснить, что же на самом деле так разозлило Малфоя. По утрам он мог вести себя как самый капризный человек на свете. Бывали дни, когда он вставал и уходил еще до того, как она успевала сварить кофе, а иногда ей приходилось прибегать к обману, уговорам или соблазнению, чтобы вытащить его из постели. Последнее всегда заставляло присоединиться к нему, и она не уверена, простит ли он когда-нибудь ее за то, что заорала «пожар», когда они опаздывали на завтрак в честь дня рождения ее матери.
— Малфой и Грейнджер никогда не превратятся в статистику. Наши имена…
— Грейнджер-Малфой, — рассеянно поправляет он, и она улыбается про себя, потому что это как-то нелепо и в то же время заставляет ее кровь мчаться быстрее. — И еще… в нас нет ничего нормального.
Она вздыхает, пожимает плечами, встает со стула и поворачивается, чтобы налить себе еще чашку кофе, пока один из домашних эльфов поместья не попытался сделать это за нее.
— Такое случается, когда ты замужем за Драко Малфоем.
— Именно так. Во мне никогда не было ничего среднего.
Она закатывает глаза и только собирается прокомментировать, когда поворачивается и видит, что он тянется к тарелке с кексами. Бросается вперед, хватает за руку как раз в тот момент, когда его пальцы касаются выпечки, и тянет назад. Он удивленно смотрит на нее, медленно убирая руку.
— Они сгорели.
— Точно, — осторожно говорит он, выгибая бровь. Она облизывает пересохшие губы и убирает кексы на один из буфетов позади себя. — Ты не умеешь делиться, Грейнджер, я уже говорил об этом?
— Как минимум раз. Хотя это совершенная неправда. — Она смотрит на свой кофе, черный и бездонный, поворачивается и замечает на себе его взгляд.
— Знаешь, я никогда не сомневалась.
— Не сомневалась в чем?
— Ответить «да», когда ты сделал мне предложение. Выйти за тебя. Я всегда знала, что хочу именно этого. Что всегда буду этого хотеть.
— Ты ничего не могла поделать. Я тебя не виню. — Его взгляд скользит по газете.
Гермиона тяжело сглатывает, снова и снова.
— Но я никогда его не снимала. Кольцо. Даже тогда, когда ты попросил об этом. И я знаю, ты ждал… это бы значило самый настоящий конец. Но я никогда не могла так поступить. Я солгала — я никогда не жалела о встрече с тобой.
В ее взгляде сквозит отчаяние. Мольба, извинение, а еще то, что она так старательно пыталась похоронить, но что никогда не прекращало бороться с таким выбором. Она должна была рассказать, когда они помирились после той ссоры, но так и не рассказала — сама не знает почему. Раньше она не чувствовала в этом необходимость, но теперь это так.
— Ты уже выбрала песню?
— Что? Песню? — спрашивает она, качая головой.
— Свадебную песню.
Она долго смотрит на него, на челку на лбу, на неподвижные глаза, на расслабленный рот. В горле что-то горит, но она сглатывает.
— Ты сказал, что уже что-то задумал?
Он кивает.
— Ты узнаешь, когда придет время.
***
Их прогулка к точке аппарации была удобной. Молчание по-прежнему оставалось неловким, но теперь говорить было легко. Малфой любил подшучивать над тем, как «плавно» она переходит от одной темы к другой, но был единственным, кого она знала, кто мог за ней угнаться. Ей нравилось разговаривать с ним, нравилось погружаться в беседу, когда он не зевает и не смотрит на часы. Может быть, ей это слишком нравилось, и иногда казалось, что он знает об этом, — тогда он замолкал или слишком сурово смотрел в тарелку за обедом.
Пока они шли, Гермиона потянула за свободную ниточку в своем пальто и, оторвав взгляд от блеска мокрого тротуара, увидела, что Драко сосредоточенно смотрит на переулок, в который они сворачивали. Она раздумывала, что сказать на прощание, и какие документы придется просмотреть по возвращении домой, и увидит ли она его завтра на работе. Потом она удивилась, почему он смотрит на нее так серьезно, и подхватывает под локоть, и притягивает ближе, чем они когда-либо намеренно оказывались друг к другу.
Носком резинового сапога она задела подошву его ботинка, широко раскрыла глаза и посмотрела на Драко. Она подумала, что должна что-то сделать с рукой, но продолжала пальцами упрямо держать эту нить, а костяшками другой касалась его бедра. Малфой наклонился достаточно низко, чтобы она поняла — он собирается сказать ей что-то очень серьезное или же сделать что-то очень серьезное.
Сердце забилось быстрее, и потребовалось девять фунтов бессвязного ритма, чтобы она поняла его слова. Ох. Ладно.
Она подняла мертвую тяжесть руки, прижала ладонь к его талии, и ее голова успокоилась. Как будто тело было слишком занято погружением в беспорядочную перегрузку, а мозг больше не был способен регулировать мыслительные процессы. Малфой опустил голову, она закрыла глаза, и он ее поцеловал.
Мягкое прикосновение, едва заметное, и она была уверена, что они оба ждут, когда мир остановится, или взорвется, или вернет происходящему логику. Но этого не произошло, и его рука легла на ее руку, когда она поцеловала его в ответ. Она почувствовала потребность рассмеяться или кашлянуть, сделать что-то, что освободило бы ее от напряжения в груди и животе, но затем Драко притянул ее ближе и поцеловал сильнее.
Его губы были мягкими, но требовательными, нижняя — пухлой, а верхняя — более твердой. Она почувствовала колкость его щетины вокруг рта и жар выдоха, когда наклонила голову в другую сторону. Он целовал ее несколько секунд или даже больше, прежде чем откинуть голову назад, и она опустилась на пятки — их дыхание было громким в окружающей их тишине. Ее сердце пульсировало и громыхало так, словно пыталось вырваться из ушей, и она медленно разжала пальцы на рубашке, глядя на его подбородок.
Он облизнул губы и ослабил хватку на ее руках, скользнув вниз к локтям. У нее была лишь секунда на нервный взрыв вокруг ребер, прежде чем он заговорил:
— По-прежнему «обычно»?
Ее взгляд метнулся к нему, мозг пытался обработать слишком много вещей одновременно, все еще анализируя прошлую минуту.
— Чт… — нервный узел опустился до самого низа живота. — Ты говорил с Гарри.
Сегодня днем она сказала Гарри, что у нее запланирован обычный ужин с Малфоем, как и все их… встречи до этого, которые тоже были обычными. Она не думала, что тот пойдет и поговорит об этом с Малфоем.
Уголки его губ дрогнули, действительно слишком пристально смотрела на них.
— Я решил уточнить. — Он отпустил ее руки и отступил назад, кивнув: — Увидимся завтра, Грейнджер.
Речь заняла несколько секунд, и она едва удержалась, чтобы не прижать руку к груди.
— Да, до завтра.
***
В синеве утра она наблюдает за ним, неподвижно лежащим под одеялом. Сумерки оттеняют его тело. Ей хочется провести кончиком пальца по слабым следам былого напряжения на лбу, по прямой и узкой линии носа и почувствовать его дыхание на ладони. Она хочет, чтобы он проснулся и сказал то, чего никогда не говорил раньше, и удивил ее каким-то незнакомым взглядом или жестом. Она хочет, чтобы ему было тепло, а ногам — холодно, когда она скользит между ними. Она хочет стоять с ним на балконе и чувствовать утреннюю росу на его коже, и леность его рта на ее губах, которые пахнут кофе и бананами. Ей хочется спорить о книгах, ссориться из-за того, что он не закрыл зубную пасту, или заставить его кричать на нее за то, что она вытворила, пока у него на виске не проявится жилка. Она хочет, чтобы он был именно тем, кем должен быть, и что-нибудь чувствовал, что угодно.