— Птицы не говорят о миграции, если вообще говорят. Они улетают инстинктивно.
— Тогда почему одни пропадают в сентябре, а другие — только в октябре?
Драко пожал плечами.
— Случайность. Может быть, в тот день на расстоянии пяти километров между ними погода немного отличалась. Нехватка пропитания в некоторых районах. Более холодное утро. Или любое другое случайное событие. Но они не планируют свой отлет, все происходит само по себе.
— Даже не знаю. В один прекрасный день они просто исчезают. Оставляют гнезда, и купальню, и кормушки и просто улетают. Это немного грустно. А если они не планируют этого, то почему… что?
— Грустно? Они улетают на зиму, это похоже на каникулы. Черт, как это может быть печально?
Она фыркнула.
— Без них становится пусто. Не доносится ни единого звука…
— Слава Мерлину.
— …гнезда пустеют, купальня замерзает, листья опадают. Никакого движения. Лишь тишина и холод. И все, что они построили, все, что им принадлежало, будет разрушено или восстановлено, словно их никогда и не существовало. Мне кажется, части вещей, которые они использовали… другие птицы повторно используют для гнезд, или заберут листья и ветки из уже сделанных гнезд, чтобы построить собственные, но если они…
— Конечно, все будет так, как будто они и не улетали, — они вернутся. А даже если нет, ты все равно помнишь их имена, как будто они всегда рядом. Да и какое это имеет значение? Это всего лишь птицы.
— Да, но это мои птицы.
Он фыркнул и рассмеялся, прислонившись к перилам.
— Ты принимаешь это слишком близко к сердцу. Они ведь не решили улететь, устав от тебя.
— Но вдруг они желают остаться.
Он приподнял бровь, и Гермиона подошла к перилам, встала рядом с ним, чувствуя, как тепло его тела проникает в нее.
— Перелетные птицы всегда улетают. Может быть, если согласишься присоединиться ко мне во время настоящего облета, ты поймешь, почему это так важно.
Она закатила глаза и увидела красную птицу, кружащую над верхушкой дерева.
— Они все время летают. Должно быть, это похоже…
— От дерева к дереву, на короткие расстояния. Другое дело, когда поднимаешься выше, когда летишь дольше. Полет — как олицетворение свободы. Словно тебя ничто не связывает. Может быть, они и не вернутся — но они свободны, где бы ни находились, и поэтому их стоит проводить.
Гермиона хмыкнула и проигнорировала его бормотание — что-то о нелепице и одержимости птицами.
— Хочу посмотреть на твой полет.
Он внимательно посмотрел на нее поверх кофейной чашки, и она увидела, как во время глотка дернулся кадык.
— Зачем? Хочешь убедиться, что я не опасен, прежде чем согласиться полетать со мной?
Она подняла брови, и он издал раздраженный звук. Он любил при любой возможности рассказывать, как здорово он летает, но Гермиона помнила достаточно случаев в Хогвартсе, чтобы знать — иногда ему нравилось притворяться бессмертным и вытворять в воздухе различные пируэты. Может быть, дело в ощущении свободы, о которой он говорил? Если полет заставляет почувствовать, что можно жить вечно.
Малфой протянул руку, развязал пояс на ее халате и прижался к ней, пока она не успела пожаловаться на то, что их увидят соседи.
— Договорились, Грейнджер. Можешь смотреть на мой полет.
***
Гермиона плотнее запахивает халат под его мрачным взглядом, и сердце колотится сильнее после каждого дюйма, по которому блуждают его глаза.
— Подойди, — грубо произносит он, кладя руку ладонью вверх на колено.
— Не могу. Мои родители.
Он рычит, проводя пальцами по волосам, снова на нее смотрит и откидывает назад голову.
— Они придут сюда? — спрашивает он, выискивая что-то на потолке, и кадык подпрыгивает при каждом сглатывании.
— Нет, мы встречаемся за ужином. Я не видела их несколько месяцев, так что они беспокоятся и хотят устроить семейную встречу.
Он хмыкает, откидывается на локти на кровати и вытягивает ноги во всю длину, пятками упираясь в пол. Гермиона улыбается столь характерной для него позе — он часто принимает ее во время разговора: пока она шагами меряет комнату или когда ему не удается убедить ее остаться дома после работы.
Она прекрасно сопротивлялась ему несколько раз, но теперь не может удержаться и коленями упирается в матрас по обе стороны от его ног. Он тянется к ее бедрам, привставая достаточно высоко, чтобы поцеловать ее в подбородок. Она смотрит на его макушку, проводит пальцами по платиновым волосам.
— Останься, — шепчет он, целуя ее в шею. Всегда было опасно давать ему подобное преимущество при попытке убедить ее в чем-то, но родители выломают дверь, если она не появится, — и этой возможности достаточно, чтобы твердо стоять на своем.
— Не могу, но я обязательно вернусь. И ты будешь ждать здесь.
— Хитрюга. — Он целует ее в губы, и дыхание вырывается наружу, а пальцы сжимаются на его плечах. Он поднимает руку, зарываясь в ее волосы, и с рывком бедер и плеч переворачивает их, обнимая ее.
— Ты всегда будешь здесь, — говорит она, целуя его раз, другой, прежде чем откинуть голову. Он молча смотрит на нее, и она убирает челку с его лба.
***
Гермиона посмотрела на Малфоя — одетый в рубашку и брюки, он выглядел так же обычно, как и без одежды по утрам.
— Не забудь: никаких разговоров о магии или о чем-то подобном, — напомнила она.
Он сжал челюсти и поднял взгляд на дверь. Они спорили об этом дважды — перестали разговаривать на четыре дня после первого раза, а после второго он с кровати наблюдал, как она ходила по спальне и применяла Репаро. Но она знала своих родителей. Сейчас им было гораздо лучше, чем после войны, но им следовало еще научиться доверять Малфою, прежде чем узнать, что он волшебник. Драко был категорически против, и она надеялась, что он не станет намеренно игнорировать ее просьбу.
— Малфой…
— Я понял, — выпалил он, оглядываясь на Гермиону, и тревога отразилась на ее лице. — Расслабься, Грейнджер. Если твои родители такие же нервные, как и ты, нас ждет невероятно долгий вечер.
Он всегда себя так вел. Оставался абсолютно невозмутимым, когда две недели назад знакомил Гермиону с матерью. Она думала, что сегодня вечером отомстит, но сейчас он был более спокоен, чем утром, когда говорил о работе. Она прищурилась, изучая его лицо; он приподнял бровь. Она ждала, когда у него задергается глаз — лишь недавно обнаружила возможность подобного нервного тика, но для этого ей обычно приходилось смотреть на него во все глаза…
Она подскочила от стука в дверь и повернулась к Малфою лицом. Откашлялась, с тяжким вздохом подошла к двери и остановилась, взявшись за ручку. Она кивнула Малфою и вопросительно подняла брови, но он лишь пожал плечами, жестом приглашая открыть ее.
Мама улыбнулась, а отец уже внимательно изучал Гермиону в поисках признаков того, что ему не должен нравиться ее парень. Она чувствовала себя подростком, застигнутым на крыльце, и немного растерялась в объятиях матери и от сильных похлопываний отца по спине.
Она взяла протянутую мамой бутылку вина и повела родителей по квартире.
— Никак не могу перестать удивляться, что ты готовишь, Гермиона. Да, обычно вы берете еду на вынос. Даже не знаю, как…