Когда я размышляю о биологическом механизме движения, мне легче понять, каким образом внешне не связанные потоки энергии могут вызывать направленное движение. Движение человеческого тела не является результатом согласованного однонаправленного действия всех его частей. Более того, каждое действие вызывает как прямую, так и обратную реакции. Мы уже говорили о том, что мускулы состоят из мышечных парантагонистов: когда трицепс сокращается, бицепс расслабляется и наоборот. Но один из пионеров нейрофизиологии, сэр Чарльз Шеррингтон, показал, что всякое мышечное движение является комбинацией процессов торможения и возбуждения, происходящих в мышечных тканях. Так что в каждом «предложении», «написанном» мышцей, всегда есть уравновешивающее «но».
Вот отличная иллюстрация принципа Шерринггона. Когда доктор ударяет молоточком по колену пациента, сокращается мышца, расположенная в передней части бедра. Но колено не сможет двинуться, если мышца задней части бедра, которая сгибает колено, не будет в этот момент расслаблена. Два импульса, поступающие в мышцы, обладают равной силой. Только один вызывает расслабление мышцы, а другой — сокращение. Сложные движения, такие как движения при ходьбе, при ударе по мячу, вызваны одновременным напряжением и расслаблением сотен мышц. Таким образом, все движения мышц строятся по принципу «расслабление — напряжение». Шеррингтон развил эту мысль: «Говорят, что цель жизни — движение, а не мысль. Но сегодня это мнение придется опровергнуть: удержаться от поступка — это такое же действие, как и совершить его. Мы выяснили, что процесс торможения наряду с процессом возбуждения тоже является результатом действия нервной системы»[20]. Решение НЕ совершать поступок — это тоже решение.
Определенная комбинация процессов торможения синхронизирует деятельность всех органов тела — координирует сердцебиение с дыханием, дыхание с глотанием, регулирует мышечный тонус, помогает телу приспособиться к изменениям в темпе движения тела. Короче говоря, благодаря процессам торможения мышцы никогда не мешают друг другу.
Этот биологический принцип помогает объяснить то явление, которое на первый взгляд кажется досадной неувязкой в истории церкви. Тело Христово движется вперед семимильными шагами. Кстати говоря, вопрос о действии и бездействии был предметом жарких споров в ранней церкви. В человеческом поведении, как отметил Чарльз Вильяме, господствуют две противоположные тенденции: «Человеку так и хочется сказать: «Все без исключения важно». Вторая тенденция — сказать: «Это — истинно. Но ради собственного душевного здоровья мы не можем все в мире считать равнозначным»[21]. Первая жесткая позиция приводит к обостренному мировосприятию, при котором человек каждое действие считает имеющим вечные последствия. В худшем случае это может вылиться в законничество и нетерпимость, свойственные «святым» крестовым походам. В более благоприятном случае человек сбережет рассудок, но ему грозит опасность погрузиться в бездействие: он может стать равнодушным к несправедливости и греху.
В Посланиях к Римлянам и Галатам апостол Павел боролся с обеими этими крайностями. Он осуждал законников за то, что они извратили понятие Божьей благодати, и одновременно утверждал, что добрые дела должны быть естественным результатом возникновения в человеке новой жизни.
В отношении к миру в целом христиане опять же разрывались между двумя крайностями. В первые два века христианства возникли два Пути — Путь утверждения и Путь отрицания, у каждого из которых были свои ярые последователи. Путь утверждения создал строгие церковные правила: «Если какой епископ или священник, или дьякон, или священнослужитель любого ранга будет воздерживаться от брака, мясоедения и вина, то… надлежит ему указать на это или лишить сана и изгнать из церкви»[22].
Тех, кто воздерживался от брака и празднеств, называли «хулителями мироздания». У сторонников Пути утверждения было много мишеней, ведь немало истощенных полуголых отшельников скиталось по пустыням. Этот парадокс не нов: Сам Иисус Христос говорил, что Иоанна Крестителя ругали за его аскетический образ жизни, а Его — Сына Божьего — обзывали пьяницей и обжорой (Мф. 11:19). Каждый из Путей оставил человечеству нечто хорошее: Путь утверждения подарил нам великое искусство и романтическую любовь, философию, учение о социальной справедливости; Путь отрицания оставил нам в наследство творения христианских мистиков, которые могли выйти лишь из–под пера человека, поглощенного созерцанием Святого.
Современная христианская мысль старается выработать новую церковную этику, соответствующую нуждам перенаселенного мира. Можно ли позволить себе создавать прекрасные произведения искусства и архитектуры, когда на их создание уходит столько средств? Вновь заходят разговоры об опоре на общество, которое в демократических странах Запада может иметь чрезвычайно сложную структуру. Руководители миссионерских организаций разрываются между целями–близнецами, заложенными в их служении. Речь идет о служении на духовном и материальном уровне, о благовестии и социальной работе. Даже в крошечной церкви могут наблюдаться противоположные тенденции.
Если поговорить на христианском собрании с молодыми политиками–радикалами, резко выступающими против американского правительства и проповедующими пацифизм и международную нищету, то я так и не смогу составить себе целостного взгляда о том, что должны делать христиане для мира. Тем не менее, подобная христианская контркультура может, находясь в процессе торможения, направить в нужное русло деятельность «официальной церкви», пробудив ее от спячки бесчувствия, заставив ее открыть глаза на творящуюся в мире несправедливость.
Возможно, действия радикалов не позволят Телу Христову перекоситься на один бок.
Но во всех этих спорах объединяющим фактором должна быть верность Главе — Иисусу Христу. Мы можем по–разному истолковывать Его слова, цели, предлагать разные пути их осуществления во враждебном обществе. Но если мы не будем едины в повиновении Ему, то наши действия не станут взаимодополняющими и взаимоуравновешивающими силами, необходимыми для любого нормального движения, а будут спазматическим, бесплодным сокращением мышц.
22.
Отклонения от нормы
Наши способности можно сравнить со сталеплавильными заводами, на которых лишь отделяют руду от большого количества примесей; когда свет слишком яркий — плохо видно.
Мальколм МаггериджЭто случилось, когда я жил и работал в Индии. Однажды ко мне на прием пришел пациент — толстый неповоротливый увалень. Он плакал. Много лет назад он приехал из Австралии, с тех пор работал здесь инженером. Все было хорошо. Но вот начались проблемы с шеей: она вдруг стала дергаться — сначала немного, потом все сильнее и сильнее. И сейчас спазмы уже такие сильные, что через каждые несколько секунд подбородок просто стучит о правое плечо. Я понял: у пациента — спазматическая кривошея, или синдром скрученной шеи. Очень изнуряющее состояние, обычно вызываемое сильными психическими нарушениями.
В перерывах между резкими сокращениями мышц мой пациент рассказывал свою грустную историю. Вдобавок к дергающейся шее он еще страдал из–за маленького роста и сильной полноты, а в молодости к тому же был алкоголиком. По его словам, кривошея началась вскоре после его поездки на время отпуска в Австралию.
Живя в Индии, он прослыл убежденным холостяком. И вдруг из Австралии он возвращается с женой — значительно моложе его и выше ростом, — которая тут же, естественно, становится объектом сплетен во всей деревне. Кругом шептались: «Что она нашла в нем? Что заставило ее сделать такой неудачный выбор?»
Я направил мужчину к психиатру, потому что ничем не мог помочь ему — лишь выписал успокоительные лекарства. Психиатр высказал свое подозрение: состояние пациента объясняется постоянно преследующим его навязчивым страхом, что он не соответствует своей жене. Врач установил диагноз, но не назначил никакого лечения. Через несколько недель этот мужчина опять пришел ко мне еще более подавленный. Неопрятно одетый, с постоянно дергающейся шеей, он не мог не вызывать жалости.