В раздевалке Саша скинула колготки и трусики, натянула сапожки на голые ноги, то, что в старину именовалось «срамом» прикрыла юбкой и поковыляла на выход. Особенно сложно было спускаться по ступенькам. Казалось, что скелет вот-вот рассыплется. Одно неосторожное движение, и покатятся косточки вниз, звонко гремя в пролётах и перегоняя друг друга.
Уже внизу позвонила Антонине, плачущим голосом объяснила ситуацию, упуская некоторые подробности. Антонина примчалась через десять минут, завидев Сашу, перепугалась, заявив, что вид у той такой, что хочется отходную затянуть.
- Ты же синяя, тебя к врачу везти надо.
- Нет, домой. Хотела в издательство, но не получится. Машину Стив заберёт, когда сможет. – Саша откинулась на сидение и почувствовала, как боль отступает.
Автомобиль тронулся. Одна рука Антонины была на руле, вторая прижимала к уху мобильный телефон. Антонина орала на Аглаю, суть ора была в том, что «вонючая козлина Альберт никакой не француз, а чистокровный немец, о чём красноречиво говорит его имя, и что этот поганый фашист сохранил гестаповские замашки своего деда, какого-нибудь штурмбанфюрера СС…».
- Я ему устрою Нюренбергский процесс! – грозилась Антонина. – Видела бы ты Сашу. Маньяк! Хореограф хренов. Что? Костоправ? Я ему вправлю кости! Начну с челюсти! Что? Дочку Премьер Министра вылечил? Ну да, нет лучшего средства от болезней, чем смерть. Напомни мне, на каком кладбище она похоронена. Жива? Повезло. Я уж и не знаю, смогу ли подпустить к себе твоего цирюльника. Лучше парик надену. Зато жива останусь. Украинка? Женщина? А зовут не Горгона Ивановна случайно? Ладно. Верю. – Голос Антонины смягчался, напоследок она попросила: - пообещай мне, пожалуйста, что эти кони с киностудии нормальные, а не какие-нибудь ролинговские фестрали. Обычные? Спасибо. Ты меня успокоила. – Антонина откинула мобильник. – Так, Саша, этот Альберт как никто умеет кости вправлять, и способность эта дана ему свыше. Он не одну жизнь спас, а скольких от инвалидности избавил, не счесть. Он твой скелет привёл в норму, чтобы ты смогла выдержать его уроки. В ближайшие дни тебя ждёт настоящая каторга, Аглая предупредила, чтобы ты не расслаблялась. Альберт жёсток и даже жесток. Но в том его право гения. Пока ты без сознания валялась, - о, господи, вот скот же, - он Аглае звонил, ругался, что та подсунула ему, прости, фригидную сучку. Возиться с тобою он будет только из уважения к Аглае, потому как холодные женщины ему кажутся ещё противнее рыбы, которую он с детства не переносит.
До конца дня Саша валялась в постели. Ночью спала хорошо, а утром вызвала такси и, купив по дороге трико, отправилась на второй урок хореографии. Альберт был всё так же невыносим, заставлял её выполнять разные, по большей части, нелепые упражнения, всё время ворчал и обзывал Сашу селёдкой. Она, заранее настроившаяся на издевательства, сносила всё молча и к концу занятий осталась сухая (запасные трусики и колготки, предусмотрительно уложенные в сумочку, не понадобились).
Третий урок по болевым ощущениям мало отличался от второго, однако, Альберт был на удивление терпелив и лишь один раз вспомнил рыбу.
Только на пятом уроке Саша посмела открыть рот и спросить про музыку и собственно танцы, которым её должны научить. На что Альберт разорался и заявил, что рыб обучают танцам в кружках художественной самодеятельности, а он работает с млекопитающими. Уроки танцев начнутся только тогда, когда Саша перестанет выскальзывать из его рук и биться хвостом о паркет. Саша прикусила язык и продолжила делать упражнения.
- Что ж, - заявил Альберт, когда время вышло, - сегодня лучше. – Он подошёл к Саше и чмокнул её в щёчку, отчего её передёрнуло, но она не уклонилась.
В конце шестого урока Альберт действовал более решительно: прощаясь, он прижал Сашу к своему, обтянутому трико телу так, чтобы она ощутила его всего. Сашу пробила дрожь, но она подчинилась. Её тело хотело напряжённо сжаться, но она заставила его расслабиться. Крылья её ноздрей затрепетали, вдыхая острый, давно позабытый запах разгорячённого мужчины. Как же она скучала по этим похороненным под грузом противоречий ощущениям. А Альберт уже тянул шпильки из её строго прибранных волос. Тяжёлые, блестящие струи посыпались по её плечам, затылку, спине, лаская, пробуждая, распаляя. Губы Альберта всосали её язык, и жаркая истома разлилась по всему телу. Утробный стон вырвался из глубины её чрева. Страсть рвала на части прочно укоренившиеся в сознании стереотипы. И вдруг грянула музыка! Альберт оттолкнул Сашу, удерживая за руку, перекрутил и снова прижал. Она потянулась к нему, но новое па разлучило их. Она горела, она искала его, ритм её тела вторил ритму мелодии. Чем дольше длились расставания, тем жарче были встречи. Паркет под ногами казался раскалённым. Зал пульсировал, как живой организм. Воздух стал густым и непроглядным, а может, это Сашины глаза утратили способность видеть…