Выбрать главу

Мою. Собаку.

— Давай сделаем вид, что я этого не слышала, — процедила я, вновь отворачиваясь. Павел, который из-за чего-то нервничал и трясся в кафе, ушёл в прошлое, и теперь рядом сидел всё тот же уверенный в себе и спокойный мужчина, который был когда-то моим.

— Динь…

— И вот этого я не слышала тоже, — почти прорычала я, сцепляя руки в замок. Спокойнее, спокойнее! — Я уже говорила тебе: не называй меня так. Ты не имеешь права. Ты меня предал!

Это было… почти истерично. И я поморщилась, открывая рот, глубоко дыша и пытаясь прогнать внезапно выступившие на глазах слёзы.

Эмоции… значит, они во мне всё-таки есть. Плохо.

Павел не стал отвечать, и мы доехали до моего дома в полнейшей тишине. Он припарковался во дворе, и я выскочила из машины, посеменила к подъезду, стараясь не реагировать на ненавязчивое прикосновение к локтю. Павел придерживал меня, чтобы не упала.

Зашёл в лифт, доехал вместе со мной на шестой этаж, и уже на площадке я сказала:

— Иди.

Он покачал головой. Опять этот упрямый до железобетонности взгляд…

— Я выведу Кнопу. А потом уйду, обещаю.

Во мне ярко и непримиримо в который раз за этот день вспыхнуло раздражение, но я его погасила усилием воли.

Ладно, пусть делает, что хочет. Пошёл в баню. Не хватает ещё из-за этой нервотрёпки в больницу загреметь.

Я повернулась к двери, открыла её — и сразу успокоилась, заметив Кнопу, которая стояла на пороге с восторженным видом и виляла хвостом, как пропеллером. Счастливая до безобразия, с полным обожания взглядом, направленным, увы, не на меня.

Я не смотрела, как Павел гладил её, нашёптывая на уши какие-то нежности. Села на пуф, наклонилась и уже хотела расстегнуть молнию на сапогах, как бывший муж, отодвинув в сторону Кнопу, опустился рядом на колени и сделал всё сам. Расстегнул обе молнии, снял с меня сапоги, нашёл и подал тапочки. Потом помог подняться с пуфа, стянул с меня куртку и повесил её на вешалку. Всё привычными, ни капли не забытыми жестами, от которых мне стало почти физически плохо.

Я не сказала даже банального «спасибо», просто сбежала из коридора на кухню. Там уселась на табуретку и настороженно прислушалась к звукам, что доносились из прихожей.

Павел сам нашёл шлейку, поводок — впрочем, всё лежало на тех же местах, что и раньше, — экипировал Кнопу, произнёс негромкое: «Гулять» — и вышел из квартиры.

2

Павел

Снег всё валил и валил, и создавалось впечатление, что январь решил отыграться за почти бесснежный декабрь. Машины, стоявшие во дворе с утра, замело уже по самую крышу, и если снегопад продлится ещё хотя бы пару часов, выйти из подъезда будет проблематично. Павел и так с трудом открыл дверь — её залепило снегом буквально за пару минут, пока он отводил Динь в квартиру и готовил Кнопу к прогулке.

Динь.

Сердце привычно заныло, затянуло, как бывало всегда, когда он думал о бывшей жене. Только на этот раз к этому давно ставшему привычным чувству добавилось новое. У Павла вдруг появилась цель, и это неожиданно воодушевило.

Последние пару лет Павел ощущал себя так, будто он не человек, а дерьмо в проруби — никому не нужный, бесполезный отход жизнедеятельности, который не живёт, а просто плывёт по течению, как плыл он всё это время. Эти чувства обострились после смерти матери — Любовь Андреевна, несмотря на осуждение за развод с Динь, продолжала поддерживать и любить его, единственная в этом мире. Но год назад её не стало, и у Павла тогда даже не хватило смелости сообщить о случившемся бывшей жене — Динь как раз потеряла собственную маму, он не желал её огорчать. А теперь и подавно не стоило упоминать об этом, но что делать, если Динь спросит? Впрочем… пока что она пребывала в твёрдой уверенности, будто это их последняя встреча, и Павел не стал её переубеждать. Если Динь так спокойнее, пусть. Пусть думает, что он сейчас погуляет с Кнопой, вернёт собаку и уйдёт навсегда. Она же беременна, не нужно её раздражать.

Кнопа радостно носилась по дворам, виляла хвостом и ела снег, точно так же, как и три года назад, когда Павел выгуливал её в последний раз. Он ведь не только Динь предал, получается, но и Кнопу, которая тоже любила его и ждала, считала своим хозяином. Только, в отличие от Динь, собака не понимала, что он предатель — она просто радовалась его возвращению. В отличие от бывшей жены.

Сегодня Динь смотрела на Павла так, как никогда не смотрела раньше — холодно и безразлично, будто на чужого человека. Иногда она раздражалась, но даже это раздражение отдавало равнодушием, как случается, если злишься на случайного попутчика в автобусе. Динь была закрыта для него, и это оказалось очень больно. До невыносимости.