— Пахомыч, знаешь, — решает он продолжить диалог, — права была Ягенка, надо было уехать на север, да подальше. Да уж больно хотелось видеть иногда Наденьку с дочкой. Радость земная в том, понимаешь?
Старичок кивает, мол «понимаю».
— Видеть, как росла кровинка моя, расцветала аленьким цветочком, да как на ноги становилась, — продолжает мужчина, вздохнув. — А потом, когда своего зверёнка заимела, наблюдал, как заботилась о нём, как пестила. Умилялся, признаюсь.
— О связке с ним, как думаешь, догадалась? — намазывая очередную булочку, спрашивает Пахомыч.
— Не думаю. Нет у неё познаний в нашем деле. Да и не нужно ей это знать. Пусть дитя живёт нормальной человеческой жизнью, — отвечает Савельич. — Вот, образование получила. Скоро опыта наберётся, и будет хорошим ветеринаром. Животных она чувствует, хоть и не слышит их. Ну и не надо ей таких умений. Достаточно того, что предсказывать может. С того мАлого и то были проблемы, а если в ней и другие способности открыть — трудно будет девушке среди людей-то. Ты же знаешь, что в человеческом мире лучше быть, как все.
— Это да, — соглашается Пахомыч. — Не каждому при способностях удалось сохранить душевное равновесие.
Пара кивков головы Савельича говорят собеседнику, что согласен он. Несколько минут оба снова сосредоточенно вкушают варенье с булочками, запивая чаем. Стрелка часов щёлкает, створки жилища кукушки открываются и со звонким «ку-ку», маленькая деревянная птичка резво оповещает хозяев дома, что уже девять часов вечера.
— А то, что волнуешься, Пахомыч, — глянув на кукующие часы, говорит мужчина, — это правильно. Сейчас такое время, что надо держать уши вострО.
— Может пора для ней уж наречённого подыскивать? — старичок сосредоточенно зачерпывает варенье маленькой ложечкой и размазывает его по срезу сдобы. — Долговато в девках-то сидит. А так, глядишь, и защитник какой-никакой…
— Вот именно, никакой, — недовольно косится на собеседника Савельич. — Такие времена настали, что женщины посильней некоторых мужиков будут. Помнишь же, как мы для неё богатыря растили. И что в итоге? — с этими словами он разочарованно качает головой, а его собеседник вздыхает и огорчённо машет рукой, мол «и не говори, ерунда вышла». — Как набрался силы, так полетел искать приключения на свою пятую точку.
— А ведь Ягенка старая говорила, что с нашей затеи ничего путного не выйдет, — старичок поучительно поднимает к верху указательный палец. — Помнишь? Сказывала, что само собой всё образуется. И любовь там эта и всё, что положено.
— Да вот я как раз и опасаюсь, что если пустишь «само собой», так тоже ерунда может произойти, — снова вздыхает мужчина. — Ты, Пахомыч, в люди-то не выходишь, не знаешь, что за нравы тепереча среди людей. Страх тебе рассказать, что творится…
— А мне и выходить не надо. Вон, телевизор как посмотрю, так волосья седеют, — закатывает глаза старичок.
— Вот-вот, — согласно кивает Савельич.
— Так что делать будем? Может, кого сам присмотришь из порядочных?
— Присмотрел уже. Вот как раз в последнюю мою поездку и присмотрел. Не из слабых, не из бедных, душа чернотой не тронута… а остальное, хм… там где сдружится, там и слюбится со временем. Надеюсь… Но чувства, ты же знаешь, это не в моих силах. Это должно само как-то возникнуть.
— Ну, поглядим, поглядим… — старичок не успевает закончить свой комментарий, как раздаётся громкий требовательный стук в дверь.
Мужчины удивлённо переглядываются, даже кот поднимает голову и настороженно смотрит на хозяина.
— Барбос голос не подал, — старичок растерянно кивает на окно, что выходит во двор, где должен вести службу четвероногий зубастый страж.
— Открыто, — громко говорит его собеседник, снимая с пояса нечто в виде прозрачного эластичного пластикового кольца диаметром около восьми сантиметров. Насаживает вещицу на пальцы, прячет руку под стол и многозначительно кивает старичку.
Дверь с чуть слышным скрипом отворяется и на пороге показывается крепкий парень лет двадцати пяти в кожаной куртке и джинсах. Светлые вьющиеся волосы его завязаны в хвост, лицо открытое и улыбчивое, серые глаза смотрят внимательно. Он окидывает взглядом всех присутствующих и говорит негромко: