— Ох, миледи, вы такая добрая, — восторгалась Каргина, прижимая руки к груди, тщательно пряча злорадство. — А ну, благодари мадам за беспокойство о твоей шкуре, кто ж ещё о тебе, болезном, так побеспокоится, будто матушка. Ох, ох…
Лицо мужика побагровело, попятившись, он пролепетал:
— Ну, что вы, леди-госпожа, что вы. Не извольте беспокоиться, я сам! Сам обращусь к лекарю, да. Не думайте обо мне, а лучше забудьте, — кланялся в пояс, осторожно прикрыл створку. Загремели ботинки на металлической подошве. Улепетывал охранник, только пятки сверкали.
Рот, выглянув наружу, закрыла плотно створку, секунда молчания, и наш хохот. Отсмеявшись, Каргина сообщила:
— Мадам, я взяла на себя смелость прикупить артефакт связи и ещё кое-что по мелочи, вот, — достала из скрытого кармашка черного платья увесистый мешочек и положила на столик трюмо. — И да, насчет сохранности вещей не волнуйтесь, я тщательно следила, чтобы никто ничего не утянул, да и мужичью этому только поверхностный осмотр дали.
— Спасибо, Каргина. Артефакты точно не помешают. К слову, ты быстро обернулась.
— Так на мобиле, конечно. Господин Дошо передавал вам здравия и просил о его гостинице не забывать, очень опечалился, что вы так быстро покинули его домик.
Про себя тепло улыбнулась. Ах, господин Дошо, какой всё-таки приятный человек.
— Сейчас вещи ваши разложу и сготовлю для вас ароматную ванну. К слову, за лекарем этому болезному стражу послать? — с серьезной миной и очень хитрющим прищуром.
— Ты же слышала, он сам, всё сам, самостоятельная у нас охрана какая. И да, с ванной погоди пока, лучше сходи нам за чаем, заодно разведай обстановку в особняке, кто о чём говорит и так далее, информация сейчас поважнее вещей будет, а всё остальное потом.
— О! И то верно. Конечно, мадам.
Каргина было высунулась наружу и отпрянула.
— Что там такое?
— Не знаю, мадам. Какое-то столпотворение у соседних покоев.
— Ну-ка. Ну-ка. Соседние, комнаты моего не-горячо любимого муженька. Давай, осторожно глянь, что там. Предлог у тебя благовидный. Жду с нетерпением.
Рот тяжко вздохнула и, кивнув, выскользнула наружу. В нетерпении походила из стороны в сторону, только тогда вспоминая о газете со своим монстром. Ох, точно.
Глава 20
Мортель
Ворвавшись в спальню раненым в крестец бизоном, Эрик заметался ко комнате, его аж потряхивало от переполняющей черной ярости, уши давил издевательский смешок, отпущенный ему в спину леди Мортель.
Зарычав диким зверем, со всей силы пнул банкетку, та с грохотом свалилась на паркет. Этого Эрику было мало. Вскинул голову к потолку, заорал, мужские руки засветились грязно-коричневатой энергией, превращая гардины в оборванные тряпки, переворачивая и ломая мебель, кристаллы люстры закоптились и потемнели, посыпалась ткань со стен, в них же полетели созданные из магии колья. Немного выдохшись, Мортель без удовольствия оглядел деяние своих рук.
Вот до чего его мерзавка жена довела! Видят боги, как же он её ненавидел, придушил бы гадину не убиваемую. Сильна, чертовка. Откуда только жизнь в столь хрупком теле, и кто посмел её вообще научить столь изощренным словесным пыткам? Стерва! Самая настоящая стерва!
Изнутри его точил мерзкий червь неудовлетворения. Разгромить собственные покои для морального успокоения Мортелю было недостаточно, он хотел крови, он жаждал кого-нибудь наказать!
Конечно же, он бы с удовольствием изрезал острым клинком тряпки на стройном теле Сьеры, слегка при этом попортив нежную шкурку, а затем набил её ядовитый рот комьями земли, приправив травяным мылом, но, к его злобе, жену он действительно не мог тронуть и пальцем, такой закон в отношении аристократок, бездна его бы побрала, вместе с бывшим королем, который совершил непростительную наглость, уравняв женщин с мужчинами, неслыханная гадость!
Женщины должны знать, где их место! В супружеской спальне с широко разведенными ногами в полной покорности мужу, либо же в тягости пинетки наследникам штамповать, на худой конец — на поварской кухне, супы для мужчины помогать готовить, но никак не перечить то и дело мужскому слову, то пытаясь мужчину в чем-то уязвить, да шляться, как обычная горожанка, по улицам и грязным тавернам, стыд и позор, за подобное сечь прилюдно на площади следует! Чтоб другим неповадно было.
Мага аж перекосило от гнева и презрения.