— Я сам, — хриплым голосом говорит он, когда санитары протягивают к нему руки, чтобы поднять с пола.
Давид встаёт и, едва перебирая ногами, ложится на кровать и подставляет руки, приковав взгляд к потолку. Парни вопросительно смотрят на меня, и я знаком головы показываю на дверь. Да, редко, когда буйный пациент сам успокаивается и тем более сам даёт себя накачать успокоительными.
— Тебе нужно или справишься? — спрашиваю я, подходя к кровати со шприцем в руке.
— Не знаю, — сипло отвечает, не шевелясь.
— Тогда не будем пока что, — улыбаюсь ему я.
— Прости, — почти шёпотом говорит, изучая моё лицо.
— Всё нормально, — уверяю я и, накрыв его руку своей, несильно сжимаю.
Сердце пропускает удар, когда парень сжимает её в ответ и смотрит в мои глаза. Сама не в силах оторвать взгляд от зелёных глаз, что сверлят меня. На миг я, кажется, потерялась в их глубине, утонула в их омуте и растерялась. Красивое лицо не портит даже тянущийся к шее шрам, даже наоборот, придаёт ему брутальности. И подкачанное тело с рельефными мышцами шрамы не испортили, как по мне. Совершенно не важно, как выглядит человек, имеет значение, что у него внутри.
Наше «рукопожатие» прерываю я, и судя по реакции Давида, он сам задумался о чём-то. Я же начала готовить капельницу, заметив про себя, что непривычно подрагивают руки, что для врача очень плохо. Не знаю, чем вызвано это волнение и дрожь, но мне надо успокоиться, пока не сделала непоправимого.
— Позволь мне, — откуда-то появился отец, и я отхожу в сторону, разрешая ему сделать мою работу.
Это что ещё такое? Никогда не случалось подобного, всегда была собрана и внимательна. Что это за дрожь в руках?
— Тебе пора отдохнуть, — замечает отец, разобравшись с капельницей.
— Да! — слишком эмоционально соглашаюсь. — Я просто устала, — восклицаю я, убеждая больше себя, чем окружающих.
***
Уже несколько долгих минут наблюдаю за Давидом из окна своего кабинета. Он оживает с каждым днём, почти выздоровел и смирился со своей внешностью, а может так хорошо делает вид, что его не волнуют шрамы на теле. Часто выходит на улицу и долго сидит на скамейке под деревом. Смотрит на гуляющих по территории пациентов, на санитаров, которые вывозят на прогулку более слабых пациентов в инвалидных колясках, но ни с кем не контактирует. Кроме меня.
Может это вызвано тем, что я почти не отходила от него, пока он лежал в палате, или… не знаю, чем, но при виде меня, он расплывается в улыбке. Мне приятно видеть улыбку на вечно грустном лице, но меня настораживает моя реакция на него.
Не могу сказать, что он обычный пациент, как и остальные. Да, я многим спас жизнь, многим помог, но в нём что-то особенное, и я не могу понять, что. Что меня так тянет к нему, заходить по несколько раз в его палату, перед уходом домой обязательно зайти и попрощаться. Делаю ли я так со всеми? Нет, это и напрягает. Потому что эта тяга не поддаётся логике, и я не хочу в этом копаться.
Но несмотря на кружащие в голове мысли, я покидаю свой кабинет и спускаюсь на первый этаж, откуда выхожу на улицу. По пути здороваюсь с пациентами и интересуюсь их самочувствием. С каждым шагом сердце учащает свой пульс, а кровь в венах повышает градус.
— Петровна, — широко улыбается мой пациент.
— Когда ты так ко мне обращаешься, я чувствую себя пенсионеркой, — говорю и сажусь рядом с ним.
— Да брось, какая ты пенсионерка, скорее пионерка, — смеётся Давид, и меня пробирает дрожь о его гортанного смеха.
— Как самочувствие? — интересуюсь я.
Давид вздыхает и устремляет взгляд вперёд. С лица исчезает улыбка, и на её место приходит досада.
— Физически я чувствую себя очень хорошо, — отвечает и поджимает губы.
— А морально? — внимательно слежу за ним.
— Не знаю, что тебе сказать, — подаётся вперёд и сжимает края скамейки. — Я так ничего и не вспомнил. Кто я? Откуда? Куда идти и что делать со своей жизнью? — криво усмехается в попытке скрыть истинные чувства.
— Ты можешь остаться здесь, пока не вспомнишь, — пожимаю я плечами.
— На твоей шее? — смотрит на меня, но я молчу. — Нет, я так не могу, — отворачивается и я вижу, как он напрягается.
— У нас огромный центр, скоро открытие санатория, я думаю, для тебя найдётся место, — рука дёргается к его плечу, но я останавливаю себя.