ПРОЛОГ
— До завтра и посидишь у нас, — бросил он сквозь зубы, и эти слова прозвучали как приговор. Его толстое, испещренное морщинами лицо не выражало ничего, кроме холодного безразличия. Повернувшись к молчаливому громиле, распахнувшему черную, словно вход в преисподнюю, дверь, он коротко бросил: — Отведи. Сам знаешь куда. И забери мобильник.
— Вы не имеете права! — голос Елены сорвался на визгливый, панический крик. Ее сердце колотилось где-то в горле, перекрывая дыхание. — Меня будут искать! Меня…
Рука громилы, тяжелая и жилистая, впилась ей в плечо, и резкий толчок встряхнул все ее тело так, что у нее щелкнули зубы, а в глазах потемнело. Весь ее протест, вся воля разбились об эту тупую, животную силу.
— Тише, крошка! Не буянь… — его дыхание, пахнущее табаком и чем-то кислым, опалило ее щеку. — А то хуже будет. Давай трубу!
Пальцы дрожали так, что она с трудом нащупала в кармане телефон. Казалось, она отдает последнюю ниточку, связывающую ее с миром, с безопасностью, с жизнью. Маленький теплый прямоугольник, ее спасение, лег в его потную ладонь.
— Надоел нам твой паренек… — бандит говорил медленно, растягивая слова, и каждое из них падало, как камень, в ледяную пустоту, нараставшую внутри. — Вечно завтраками кормит, да обещаниями. А тебя хватится — раскошелится. Так что будешь вести себя смирно, ничего с тобой не случится. Сиди у нас для гарантии, так сказать, для ускорения его действий.
Он распахнул очередную дверь, и из темноты на нее пахнуло запахом пыли, затхлости и чего-то сладковато-гнилостного. Сильный толчок в спину — и она, споткнувшись, влетела в кромешную тьму. Дверь захлопнулась с глухим, финальным стуком. Щелкнул замок. Звук этот отозвался в ее душе леденящим душу эхом.
Она прислонилась к шершавой, холодной стене, пытаясь отдышаться, и лишь сейчас осмелилась осмотреться. Комната. Больше похожая на склеп. Пыль клубилась при каждом движении, въедаясь в легкие. Грязь лежала толстым, нетронутым слоем. Скупой свет угасающего дня, пробиваясь через заляпанное грязью окошко под самым потолком, выхватывал из мрака жуткие детали: груды пустых коробок, обломки мебели, какой-то бесформенный хлам.
«Вот я и влипла… по уши». Слезы подступили к горлу, горьким комом. «Угораздило же! В жизни бы не поверила…» Похищение. Это было что-то из криминальных хроник, из дешевых сериалов. Не с ней. Не сейчас. Не в ее размеренной, такой предсказуемой жизни. И самый страшный вопрос, сверлящий мозг: из-за кого? Неужели эти новые, такие интересные и милые знакомые… их улыбки, их дружелюбие — все это было маской? Маской, скрывающей вот это — грязь, страх, предательство?
«В следующий отпуск… если он вообще будет… я не выйду даже из дома. Никаких прогулок. Никаких новых встреч». Но мысль была такой жалкой, такой беспомощной против суровой реальности. Ее интуиция, ее внутренний сторож — все молчало, оказалось обманутым. Она окунулась в омут с головой, даже не попытавшись почувствовать дно.
«Если следующий отпуск состоится, как и следующий день…» — эта мысль пронеслась ледяным ветром, заставляя содрогнуться.
— Не убьют же они меня, верно? — прошептала она, обращаясь к багровому закату за грязным стеклом. Но солнце, безразличное к ее страданиям, уходило, затягивая за собой последнюю нить надежды. Перспектива провести ночь в этой гробнице, в полной темноте, без возможности даже присесть, вызывала животный, всепоглощающий ужас.
Отчаяние придало ей странных сил. Осмотревшись, она увидела обломок стула. Может быть… Может, можно добраться до окна? Подложив под ноги шаткие, рассыпающиеся коробки, она соорудила хлипкую пирамиду. Каждое движение отзывалось эхом в тишине. Сердце стучало: «Только бы не упасть! Только бы не услышали!» Она встала на самую вершину этого ненадежного сооружения, потянулась к защелке… И в этот миг все пошатнулось. Коробки сложились, как карточный домик. Она с грохотом рухнула вниз, больно ударившись щекой и локтем о бетонный пол. Острая, жгучая боль пронзила ее.
Она не сдержалась. Рыдания, долго сдерживаемые, вырвались наружу. Она сидела на груде картона, всхлипывая, прижимая окровавленную ладонь к ссадине на щеке. Локоть горел огнем. А вокруг сгущалась тьма. Не просто отсутствие света — живая, плотная, удушающая материя. И в этой тишине, ставшей вдруг оглушительной, послышался шорох. Легкий, быстрый. Потом еще один, уже в другом углу. Потом подозрительное, шевелящееся пятно тени. Она не была одна. Мыши? Тараканы? «Только бы не крысы… Господи, только бы не крысы…»
Время потеряло смысл. Минуты слились в часы, часы — в вечность. Сумерки за окном сменились чернотой ночи. Холод проникал через одежду, заставляя зубы стучать в такт бешеному стуку сердца.