— Да. Так и есть, я настаиваю.
— Где же вас так задержали? Лифт ночами не работает, требует ремонта.
— Кто ж знал? Нет у меня привычки — всякие там объявления читать.
— Понятно... — она смотрела, как он дышит, и ловила каждый звук, боясь услышать снова тот ужасный хрип.
Мужчина глубоко, с некоторым усилием вздохнул, и она почувствовала, как внутри у нее что-то ослабло. Кажется, худшее миновало.
— Решил подняться пешком и не рассчитал силу. После смерти жены Аннушки я сильно сдал. Очень даже сильно сдал.
— Мне жаль... — ее собственное горе, как эхо, отозвалось в душе. Она посмотрела на него по-новому — не как на случайного незнакомца, а как на товарища по несчастью. — Соболезную вам. — Она неожиданно для себя протянула руку и пожала его ладонь. Он ответил слабым пожатием. — Воды принести? Могу полотенце намочить… Хотите?
— Вы такая заботливая, Елена Николаевна… Благодарю.
— Я знаю, каково это... потерять любимого.
— А вы... кого потеряли? — его взгляд стал внимательным, пронзительным.
— Мужа. Он погиб в аварии год назад, — слова вышли шепотом. Она опустила глаза, медленно перевела взгляд к огромному, черному окну, в котором отражалась их с ним хрупкая, одинокая пара. Ночь за стеклом казалась бездонной и равнодушной.
— Такая молодая и уже вдова... — в его голосе не было жалости, лишь глубокое, братское понимание.
— Черная полоса может возникнуть на пути, независимо от статуса, богатства и планов на будущее... — их глаза встретились, и в этой тишине, в этом гостиничном номере, будто повисла незримая нить, соединившая две одинокие души.
— Простите... Да, к сожалению...
— Что поделаешь... жизнь — странная штука, — она смахла предательскую слезу, повернувшись к мини-бару, чтобы скрыть дрожь в руках. Воспоминания нахлынули, свежие и острые, как будто всё случилось вчера. Та самая рана, которую она так усердно пыталась прижечь работой, раскрылась и заныла с новой силой.
Они еще немного поговорили — о пустяках, о погоде, о конференции. Елена убедилась, что Алексею действительно лучше, и собралась уходить. Ее собственная усталость навалилась теперь всей тяжестью, превратив ноги в свинцовые колодки.
— Точно не надо врача? — на всякий случай, еще раз поинтересовалась она, уже стоя в дверях.
— Нет, нет... — сейчас он выглядел почти бодрым, лишь тень пережитого ужаса оставалась в глубине глаз.
— Хорошо отдыхайте! Может, завтра еще увидимся. Я здесь работаю. Подготавливаю конференцию. Кстати, о лекарствах... не забывайте их носить с собой.
— Не переживайте, Елена Прекрасная. Удачного вам дня. Пусть завтра все пройдет без сучка и задоринки!
— Приходите послушать. Вдруг, что интересное для себя услышите. После лекции будет фуршет.
— Спасибо. Звучит заманчиво.
— Тогда договорились, — ей вдруг стало до боли жалко отпускать эту внезапную, хрупкую связь. Общаться с ним было легко, как со старым другом. В нем чувствовалась та же грусть, то же одиночество, что и в ней. Неужели у него никого не осталось?
— Спокойной ночи!
— И Вам…
Верескова вышла из номера, и дверь с тихим щелчком закрылась, отсекая тот островок тепла и общего горя. Такси до корпоративной квартиры показалось ей каретой, везущей в клетку. Время на отдых сократилось до смешного, но мысли были уже не о работе. Они были о синюшном лице, о дрожащей руке, о слове «Аннушка»... и о том, как странно жизнь сталкивает людей в самых неожиданных местах.
На следующее утро, в вихре последних приготовлений, она украдкой поглядывала на входящих гостей, надеясь увидеть знакомую фигуру. Но его не было. А потом началась конференция, и ее захлестнул водоворот событий: регистрация, приветственные речи, технические неполадки с микрофоном, которые чудом удалось устранить, нервные спикеры. В какой-то момент, разрываясь между залом и фойе, она о нем просто забыла. Ее мозг, как высокопроизводительный компьютер, отключил все лишние процессы, чтобы не перегреться.