Меня как током ударило. Не резко — глубоко.
Дыхание сбилось.
Мир — чуть замедлился.
А он продолжал говорить — спокойно, как будто ничего. Но я видела, что он смотрит. Прямо. В меня. Не скрываясь. Слишком долго для случайности. Слишком пристально, чтобы это было просто взглядом.
Внутри всё сжалось.
Я потянулась к кнопке и резко опустила окно.
Ветер врезался в салон, прохладный, острый — рассыпал мои волосы, спутал их, будто нарочно. Я закрыла глаза на секунду, чтобы сбить жар изнутри.
Не помогло.
Когда я снова взглянула на него — Марк уже не говорил. Телефон был в руке, экран погас. Он чуть наклонился вперёд, локтями на коленях. Расстояние между нами стало опасным.
— Почему ты постоянно избегаешь моего взгляда? — голос Марка прозвучал неожиданно тихо, почти бархатно. Без нажима, но с каким-то странным притяжением.
— Я не избегаю. Тебе кажется, — выдохнула, слишком резко. Слишком быстро.
Я уже ненавидела, как предательски скользит взгляд в сторону. Как ладони становятся влажными, как будто мне снова семнадцать и я поймала себя на том, что думаю о нём... не как о боссе.
— Что за допрос? — добавляю, пытаясь вернуть контроль. — Мне не нравятся игры. Особенно когда меня держат за дуру.
В его взгляде что-то меняется. Как вспышка — неуловимая, быстрая, но горячая. Он чуть наклоняет голову набок, как хищник, перед тем как двинуться ближе.
— Что ты имеешь в виду? — голос стал ниже. Серьёзнее.
Я чувствую, как сердце колотится. Решаюсь. Хватит недомолвок. Хватит играть в холод.
— Я слышала тот разговор, — произношу глухо.
— Какой разговор? — он замирает.
— Когда ты сказал, что не переспал бы со мной.
И вдруг — хохот. Настоящий, хриплый, с каким-то изломом.
— Вот оно что… — говорит он уже тише. Его взгляд становится легче, мягче, почти тёплым. — Дай руку.
Я мёртво сижу, не двигаясь.
— Марина, — он смотрит в глаза. — Просто руку.
Я колеблюсь. Но он сам берёт мою ладонь, осторожно, как хрупкую вещь. Переворачивает её тыльной стороной вверх и медленно, почти не касаясь, проводит подушечками пальцев по моему запястью.
От этого прикосновения воздух в груди застревает. Кажется, даже сердце забыло, как биться.
— Когда я это сказал… ты меня тогда просто… выбесила своим вечным холодным игнором. Я был зол и уязвлён. И сказал гадость, чтобы тебя задеть, — говорит он, не отрывая взгляда от моей кожи.
Каждое его слово — как капля горячего меда, текущая по позвоночнику.
— Я правда так не считаю, — добавляет он, всё ещё касаясь моего запястья. — Ни капли.
Я не знаю, что сказать. Внутри всё клокочет. Мозг требует: «Не верь». Сердце — предательски молчит.
Снаружи — будто по команде — раздался первый глухой раскат грома. За окном чёрное небо вспыхнуло вспышкой молнии, и через секунду мир за стеклом вздрогнул от порыва ветра. Машина качнулась на месте, и дождь ударил в стекло, как барабан.
И меня — будто током.
Память сработала, как капкан: звук, вспышка, удар — всё это уже было.
Не здесь, не сейчас. Но в теле вспыхнул тот самый знакомый ужас. Холодный, липкий, отвратительно живой.
Я сглотнула, едва заметно напрягшись.
Сердце сжалось. Как в тот день.
Я не позволила себе думать дальше. Не туда. Только выровнять дыхание. Только… не выдать себя.
Марк продолжал держать моё запястье. Его пальцы были тёплыми, сильными, а движение нежным.
Я могла бы провалиться в это прикосновение, как в спасение.
Могла бы. Если бы не…
— Мне не нужны твои извинения, — резко выдохнула я и дёрнула руку.
Он замер.
Молча. Не стал настаивать, не попытался удержать.
Только смотрел. Немного по-другому, чем минуту назад.
Что-то в его лице стало жёстче. Линия челюсти — напряжённее. Губы — в тонкую полоску.
— Всё ясно, — коротко сказал он.
И отвернулся.
И я снова была в себе — в старой, привычной броне, где нет места ни боли, ни вине, ни его взгляду.
Контроль — превыше всего.
Чувства? Не сегодня.
Фасад отеля вспыхнул яркими огнями, когда машина плавно притормозила у парадного входа. Дождь уже почти стих, но воздух по-прежнему был натянут, как струна — насыщенный озоном и напряжением, которое не утихло между нами.
Пятизвёздочный отель, возвышающийся как стеклянный дворец. Он буквально врезался в гору, как будто приручил её, подчинил. Холл сиял мрамором, свет падал мягко, как в лучших ювелирных бутиках. Пространство дышало дороговизной и сдержанной властью.
Марк вышел первым. Не обернулся, не сказал ни слова.
Просто захлопнул за собой дверь и, сунув руки в карманы, зашагал к входу, всё тем же уверенным шагом, который подчёркивал: он никогда не сомневается.