Меня пропускает метрдотель в смокинге. Я иду за Марком.
Внутри — полутемно, дорого, тихо. Ни одного постороннего.
— Где все? — шепчу, чувствуя, как непрошено сжимается живот.
— Я выкупил зал, — говорит он, оборачиваясь. — Чтобы ты не чувствовала себя скованно. Ты же не любишь, когда на тебя смотрят.
— Как благородно, — говорю с иронией. — А похищение в план входило? Или это по вдохновению?
Он не отвечает. Только подаёт стул. Я сажусь, сдержанно, словно на мину. Он — напротив. Рядом панорамное окно. За окном пульсирует ночной город. Внутри — натянутое молчание.
Официант бесшумно ставит перед нами тарелки — тонкий фарфор, изысканно выложенные блюда, которые я даже не пытаюсь идентифицировать. В любом другом случае я бы сделала фото, посмеялась с Олей, спросила, как это едят. Но сейчас — слишком тихо. Слишком он близко.
Марк берёт бокал, отпивает. Не торопится начинать разговор. Я жду — но недолго.
— Значит, ты всё ещё сердишься.
— Интересное наблюдение. Наверное, это из-за того, как ты засунул меня в машину, будто я мешок картошки.
Он улыбается уголком рта. Чуть. Почти незаметно.
— Не мешок. Скорее, невесомая женщина с плохим характером.
Он смотрел на меня неотрывно — взгляд прожигал, как глоток вина натощак: сначала приятно, потом голова идёт кругом. В зале — ни души, только мы и мягкий полумрак, разбавленный бликами от свечей.
— Это, по-твоему, нормально? — тихо спросила я, глядя в бокал. — Выкупить зал, вытащить меня насильно и сидеть напротив, будто ничего не случилось?
— А что случилось, Марина? — голос у него низкий, ленивый, почти насмешливый. — Мы просто ужинаем.
— Серьёзно? Почему ты резко начал обращать на меня внимание?
— Я и раньше на тебя обращал внимание. То, что ты этого не замечала, это не мои проблемы, — он наклонился ближе, облокотился локтями о стол. Его губы едва шевелились. – Скажи, чего именно ты боишься больше: моих намерений или собственной реакции на них?
— Своей реакции, — выдохнула я, стараясь сохранить спокойствие, хотя каждое слово было тяжелым испытанием. Сердце трепетало, глаза смотрели открыто, хотя внутренне я чувствовала глубокую неуверенность.
— Ты права, — проговорил Марк тихо, не отводя взгляда. — Самое сложное — это побороть собственные страхи. Страх потерять контроль, свободу выбора, доверие.
— Порой ощущение потери контроля пугает больше всего остального. Легче оставаться холодной, расчетливой, закрываясь от проявлений тепла и понимания.
Он пристально посмотрел на меня, словно оценивая глубину переживаемых чувств. Затем протянул руку, мягко проведя большим пальцем по моей кисти, вызвав легкое покалывание мурашек.
— Тебе необязательно быть такой холодной, — сказал он задумчиво.
Я нерешительно улыбнулась, понимая, что впервые за долгие годы наше общение перешло на новую грань открытости и доверия.
В следующую секунду Марк отодвинул тарелку, а затем и столик, который создавал границы между нами. Он потянул меня за запястье, легко, будто играючи.
— Подойди, — сказал он. — Сядь ко мне.
— Ты сумасшедший, — прошептала я.
— Возможно. Но ты всё равно подойдёшь.
Я медлила. Секунда. Две. Сердце в горле. И всё же встала. Шаг. Второй. Его колени. Его руки, ловко сжавшие мою талию.
— Вот так лучше.
—Ты собирался кормить меня ужином или…— мой голос чуть дрожал.
— Или, - повторил он, не отводя взгляда. — Всё ещё злишься?
— Да, — ответила я.
— Но не настолько, чтобы уйти. — шепчет мне в ухо. — Знаешь, что хуже всего?
Я сглотнула. Он продолжал, почти не касаясь:
— Что я думаю о тебе каждую ночь. Представляю, как ты выглядишь без одежды. Как ты звучишь, когда кончаешь.
Я попыталась сохранить дистанцию, оперлась на край стола, но он уже смотрел на меня с такой концентрацией, будто весь остальной мир перестал существовать. Его рука легла на мое бедро. Легко, почти лениво, но я ощущаю этот жест каждой клеткой тела. Пальцы скользнули под тонкую ткань юбки.
— Ты дрожишь, — прошептал он, прикасаясь мягко, как будто проверяя.
Его ладонь медленно скользила по моему животу, ниже, пока не добралась до моих трусиков, без спроса, как будто это было закономерно. Как будто он имел право.
Я хотела возразить. Уйти. Сказать что-то язвительное — но дыхание сбилось. Когда его пальцы касаются сквозь тонкое кружево, я непроизвольно втягиваю воздух сквозь зубы. Он улыбается краешком губ. Продолжает. Медленно. Сдержанно. Уверенно.
— Чёрт, Левицкая, — выдохнул Марк, ловко пробираясь через мои трусики, двигая пальцами во мне. — Такая гладкая, — почти выдохнул он. — Такая горячая.
Воздух между нами был густой, как мёд. Он чуть повернул моё лицо к себе и заглянул в глаза.