Я кивал, улыбался, поднимал бокал. Девушки бросали взгляды, с полуулыбкой подходили, заигрывали. Кто-то коснулся моего локтя, кто-то запястья. Я знал, что мог бы выбрать любую. Прямо сейчас. Без усилий. Любую. Рыжую в зелёном, которая жрёт меня глазами. Или блондинку, чья грудь едва держится в платье. Это было бы просто. Легко. Без головняка. Без истерик. Без острых, цепляющих взглядов. Но нет.
Инстинкт упрямо скребся в одном направлении.
В сторонунеё.
— Слышь, Марк, — подошёл Вершинин, хлопнул по плечу. — Кого-то ищешь?
— Отвали, — коротко бросил я, даже не повернув головы.
— Ты слишком спокоен, — фыркнул подошедший к нам Демковский. — Или уже всё было?
— Не твоя епархия, Дэн. Потерпи. Считай, эксклюзив уже у меня в гараже.
И в этот моментонавошла.
Левицкая появилась в сопровождении своей подруги — Оли, кажется, — и, словно нарушая законы притяжения, сразу же оказалась в центре внимания. Платье — чёрное, шелковое, с открытой линией плеч, тугое по талии, длинное по ногам. Волосы убраны высоко, оставляя шею, ключицы, тонкие серьги, мерцающие в полумраке. Губы — чуть темнее обычного, глаза подведены мягко, но точно.
И главное — в ней было что-то новое.
Уверенность? Нет, не совсем. Это была тишина. Внутренняя. Как будто она перестала бояться собственной красоты. Перестала прятаться. Она стояла ровно, не прятала взгляд, не моргала первой.
И я вдруг ощутил, как мое собственное дыхание сбивается. Как в груди завелось чувство, похожее на голод.
Музыка начала струиться где-то из глубины зала, словно кто-то незаметно подлил виски в лёд вечернего настроения. Густые, бархатные ноты — не приторные, без лишнего драматизма. Просто правильный ритм, чтобы тело вспомнило, как дышать медленно.
Я встал из-за барной стойки, будто меня выдернули из розетки. Стакан остался на столешнице. Вершинин что-то пробормотал в спину, но я уже не слышал. Я видел только её.
Марина повернулась на звук музыки, взяла бокал, сделала глоток. Плечо чуть обнажилось, и я почти физически почувствовал, как напрягся. Ни одна из этих глянцевых кукол рядом не дышала даже в одном ритме с ней.
Она заметила меня сразу. Взгляд — чёткий, прямой. Без попыток спрятаться. Смотрела так, будто видит меня впервые. И, чёрт возьми, мне понравилось, как она смотрела.
— Танцуешь, Левицкая? — я встал напротив неё, как штурмовая бригада перед осадой. Голос специально громкий, чтобы не перепутала с приглашением. Это была заявка.
— В рамках приличия, Марк, — её щеки вспыхнули, вспоминая нашу недавнюю встречу.
— Я обещаю держать руки выше талии. По крайней мере — первые десять секунд.
Левицкая закатила глаза — медленно, театрально, с ухмылкой, будто я её самая глупая слабость. А потом подала руку. К чёрту формальности — я сразу ощутил её тепло, тонкость запястья.
Когда положил ладонь ей на талию — тонкую, живую, как песочные часы — мне пришлось сделать выдох. Осторожно. Без резкости. Как будто сам удивился, насколько она подошла мне по форме. Как будто так и должно быть.
Я двинулся в такт музыке, медленно, втягивая её ближе. Пальцы сжались чуть сильнее, чем стоило. Хотелось держать.
— У тебя всегда такой взгляд на танцполе? — спросила она. — Как будто собираешься съесть партнёршу?
— Только если партнёрша такая упрямая, как ты. — Я прижал её чуть ближе. — Признайся, ты в этом платье только чтобы свести меня с ума, — наклонился я чуть ближе, чувствуя, как от её аромата перехватывает дыхание. — Или у тебя просто талант разрушать дисциплину?
— Возможно, — прошептала Левицкая, её дыхание коснулось моей щеки. Аромат её духов — тонкий, терпкий, с нотками чего-то восточного — опьянял не хуже самого крепкого вина. Её глаза, цвета тёмного шоколада, блестели в полумраке зала, отражая мерцание хрустальных люстр. Я чувствовал, как ускоряется сердцебиение, как кровь приливает к лицу.
Этот танец, начавшийся как дерзкое испытание, превращался во что-то большее, во что-то… запретное. Я вел ее плавно, уверенно, стараясь улавливать каждый изгиб ее тела, каждый едва заметный жест. Ее рука, лёгкая и невесомая в моей, казалась продолжением моей собственной. Я ощущал тепло ее кожи сквозь шелк платья, чувствовал, как она едва заметно напрягается, как слегка дрожит. Это не было сопротивлением, а скорее… волнением.
Тишина повисла между нами, как разогретая проволока — тонкая, натянутая, и опасная. Я провёл ладонью по её спине чуть ниже, чем обещал, — медленно, не торопясь. Она не отстранилась. Только напряглась.