— Не уверена, что умею притворяться, — я смотрела в его глаза, пытаясь держать лицо. Но в ответ его взгляд становился только более наглым.
Он подошёл ещё ближе, нависая надо мной, и мне стало немного тяжело дышать. Его присутствие было подавляющим, его дыхание стало более слышным. Я почувствовала, как его горячий взгляд скользит по мне, будто он видит каждую деталь моего тела.
— Тогда научитесь, — произнёс он с оттенком угрозы, но в его голосе звучало нечто большее — вызов. — Или найдите другую работу, где можно ходить в мешках и прятать глаза. В "Moreno Industry" мы не играем в невидимок. Мы либо в игре — либо за дверью.
Его слова повисли в воздухе, и я почувствовала, как напряжение между нами возрастает. Он отходит от меня, но я не могу отделаться от ощущения, что я только что стала частью какой-то игры, которую я не совсем понимаю.
Он делает глоток кофе, и его взгляд снова касается меня.
— Можете идти, — сказал он.
Я развернулась и вышла, стараясь не выдать дрожь в коленях. Только за дверью смогла выдохнуть.
Сукин сын. Какого чёрта ему не всё равно?
Я сажусь, облокотившись локтями о край стола, и смотрю на своё отражение в тёмном экране монитора.
Высокий пучок. Уставшие глаза, сведённые брови. Свитер, серый, мягкий, немного вытянутый. Одежда как броня. Как кокон. Без форм, без сигналов. Чтобы ни одна эмоция не прорвалась наружу.
Марина Левицкая. Стратег отдела. Стратег жизни. Всё по плану, всё по делу.
Та же самая я.
Вчера я была для него просто тенью. Мальчишкой в сером. Колючей и «не его типа». И вдруг — «маски», «фигура», «женщина».
Почему теперь его волнует, как я выгляжу?
Зачем? Зачем смотреть, если для тебя я была «не той»? Почему теперь ты хочешь «снять маски» — если, по твоему мнению, под ними всё равно ничего, кроме упрямства и язв?
Что изменилось?
Отворачиваюсь от своего отражения как и от своих глупых мыслей. Никакое платье, никакой Марк, никакие маски — ничего из этого не имеет значения. Всё это мелко. Глупо. Несерьёзно. Жить — уже слишком много.
Включаю компьютер. Пальцы бегают по клавишам, но мысли не идут. В груди тяжесть. Его слова ранили глубже, чем я хочу признать. Не потому, что он посмел пройтись по моей внешности — а потому, что он оказался чертовски прав.
Я и правда давно не ухаживала за собой. Волосы чаще в пучке, чем распущены. Макияж? Только если тушь не засохла. Потому что, когда ты живёшь с виной, она становится фильтром. Через неё всё серое: и еда, и одежда, и отражение в зеркале.
— Марина, — голос Оли прерывает поток мыслей. — Всё нормально? Ты как будто сейчас кого-то убьёшь.
— Нет, — выдыхаю. — Уже убили. Моё настроение.
— Опятьон?
— Кто же ещё.
— Что на этот раз? Распечатала отчет в одном экземпляре вместо двух? — предположила Оля.
— Его мудачеству не нравится, как я выгляжу.
Оля вскинула брови.
— Он...что?— протянула она, отставляя стакан с кофе, — он реально сказал тебе это?
— Более чем. Сказал, что выгляжу так, будто поспорила с зеркалом. И, цитирую, “у нас не принято играть в невидимок”.
Оля хлопнула ладонью по столу:
— Господи, дай мне силы не взять степлер и не врезать этому испанскому богу самодовольства по его идеально выбритой челюсти.
Я усмехнулась, но это был тот случай, когда улыбка рождается из усталости.
— А ты чего ожидала? У него синдром Бога, размером с его… корпоративный самолёт. Просто сегодня попала под раздачу я.
— Нет, подруга. Это не просто “раздача”. Это уже переход на личности. Он всегда язвительный, но не настолько. Ты уверена, что между вами только ненависть?
— Оля, у нас с ним нет ничего. Кроме глубокой взаимной антипатии и, возможно, желания придушить друг друга подручными офисными средствами.
— Подручные средства, говоришь... — Оля задумчиво посмотрела в сторону отдела снабжения. — Там вроде оставалась верёвка и парочка ключей от серверной.
— Очень смешно, — фыркнула я, глядя в экран, где курсор мигал в пустом поле письма.
— Ладно. А если серьёзно, — Оля склонилась ко мне ближе, — ты правда позволишь кому-то диктовать, что тебе носить и как выглядеть?
— Нет, — отвечаю чуть тише, чем хотела. — Но... знаешь, он сказал одну вещь, от которой у меня реально екнуло внутри. Что я как будто сама себя давно списала со счетов.
Оля долго смотрела на меня. Потом мягко, почти шёпотом:
— А ты разве не списала?
Я промолчала.
Оля — моя подруга, с которой я познакомилась ещё в университете. В тот момент, когда я в очередной раз оказалась на краю пропасти, в панике не зная, как справиться с жизнью и учёбой, она как раз сидела рядом. Было как-то по-своему забавно: она сидела с чашкой кофе, скрестив ноги, и совершенно спокойно зачитывала мне какие-то важные лекции о том, как надо "дружить с собой". Тогда я думала, что она просто немного странная. Но как выяснилось, её странности — это на самом деле был настоящий подарок. Мы с ней легко нашли общий язык, и с тех пор не расставались. Она всегда была тем, кто держал меня на плаву, когда казалось, что всё рушится. И в то же время Оля — как лёгкий бриз. У неё всегда находилось что-то, что заставляло меня смеяться, даже в самых тёмных моментах. Она была для меня всем, чем могла быть подруга: опорой, спасением и полным контрастом ко всему, что я собой представляла.