— Марк…
— Ммм?
— Мы в общественном месте.
— Я знаю. И мне всё равно.
Его пальцы продолжали скользить по моему бедру, медленно, нагло, под юбкой. Я прикусила губу, стараясь не выдать себя, но сердце бешено колотилось.
— Ты что-то заказала? — его голос спокоен, но в глазах читается вызов.
Я киваю, что не в состоянии ответить, когда его рука доходит до моего белья. Лёгкое касание, затем намеренно медленное движение — пальцы скользят по уже влажной ткани, и я сжимаю кулаки, чтобы не застонать.
— Марк… — Шепчу я, но он только усмехается, продолжая играть со мной.
Каждое движение его пальцев — слабый удар тока. Я чувствую, как нагреваюсь, как предательски отзывается мое тело от его наглости. Он знает, что сводит меня с ума, и наслаждается этим.
Его прикосновения были то нежными, то грубыми, будто он наслаждался моей беспомощностью. Я вцепилась за край стола, чувствуя, как жар разливается по всему телу.
Марк посмотрел мне в глаза — так близко, что я могла сосчитать тени его ресниц. Его губы были слишком близко к моей щеке, его рука слишком тёплая, а я — слишком податливая.
И тут в душе начинается буря. Я не могу выбросить из головы наши непонятные отношения.
— Марк… — начинаю, стараясь говорить спокойно, хотя внутри всё сжимается. — Нам стоит поговорить о нас.
Он откидывается на спинку стула, взгляд острый, чуть прищуренный.
— О чём именно?
— Я просто… Я не понимаю, что между нами. Вчера ужин с твоей семьей, сегодня кофе с твоей матерью, поцелуи, секс. Но одновременно я чувствую себя, как будто... ты держишь дистанцию. Не называешь вещи своими именами
Он молчит пару секунд. Потом, чуть наклоняясь вперёд, кладёт руки на стол. Говорит без театра, грубовато, но честно:
— Я не из тех, кто любит эти разговоры. Мне сложно. И я не привык объяснять, что чувствую. Но что-то между нами есть. Я это знаю. И ты тоже.
Я сглатываю. Он смотрит прямо, в глаза, не мигая. В его голосе нет нежности — но есть что-то другое. Сила? Уверенность? Или просто страх назвать всё иначе?
— Это не просто... ты не просто девушка на уикенд, если ты об этом. Я не трачу своё время на людей, которые для меня ничего не значат.
— Но ты всё равно молчал. Ужин прошёл, а ты так и не сказал своей семье, кто я. И самое главное, не сказал мне.
Он качает головой, с лёгкой усмешкой — почти печальной.
— Потому что сам не знаю. Ты врываешься, как буря. И всё меняется. Я не планировал... ничего из этого.
Он делает паузу. Смотрит на мои руки. Берёт одну и сжимает ладонь.
— И я не хочу, чтобы «это» исчезло между нами.
Он сидел рядом, близко, как будто был со мной. И всё же… не был.
Марк никогда не говорил прямо. Ни о своих чувствах, ни обо мне. Он касался, смотрел, дразнил, поднимал на руки, прижимал к себе, целовал так, что исчезал весь мир — но ни разу не произнёс, кто я для него. Не «девушка». Не «любимая». Не «моя». Словно слова могли разрушить то, что между нами было. Или… подтвердить, что ничего серьёзного — и не было вовсе.
Иногда я ловила себя на том, что жду, чтобы он назвал это. Нас. Чтобы поставил какую-то границу или, наоборот, стёр её. Но Марк умел быть туманом. Он обещал присутствием, и в то же время оставался где-то вне досягаемости. Я знала — после Испании всё может кончиться. Он вернётся в свой ритм, в свои встречи, свои закрытые двери. А я?
А я останусь с воспоминанием о том, как он дышал рядом ночью.
— А если я вдруг исчезну?
— Тогда я тебя найду. Или сломаю дверь. Ты же знаешь, я упрямый.
Я смеюсь.
Мы по-прежнему ничего толком не определили, но между нами — возникло пространство. Зыбкое. Точка отсчёта. И, может быть, начало конца.
— Я схожу за кофе, — сказал он, легко, буднично, и поднялся.
Я кивнула. Глоток воды оказался каким-то вязким. Я отвела взгляд в окно, но в тот момент, когда краем глаза заметила её — дыхание сбилось.
Она была ослепительной. Высокая, смуглая, с черными волосами, в облегающем платье и уверенной походке. Она буквально плыла через кафе — и прямо к Марку.
Они обнялись. Быстро, тепло. Почти интимно. Заговорили на испанском — легко, с полувздохами, с теми фразами, где не нужны переводы. Его лицо смягчилось, и в нём появилась нежность, которую я не видела за этим утренним кофе.
Ревность подступила, как прилив, едкий, солёный. Она не кричала — она обволакивала. Как будто кто-то подменил воздух. Как будто я вдруг стала лишней в этом кадре. Лишней в его жизни.
Я смотрела на него, на то, как он улыбается, и впервые почувствовала, что мое сердце сжимается не от страсти, а от боли. Не от желания, а от страха.
Моя спина выпрямилась, пальцы на чашке невольно сжались. Сердце — будто сжалось в кулак. Я не слышала, о чём они говорили, испанская речь текла, как музыка, чужая, мягкая — и оттого более интимная. Она смеялась. Он улыбался. Не так, как со мной — свободнее, легче, теплее? Или мне показалось?