Может, он не услышал. Может, услышал — и испугался. Может, он просто не умеет отвечать на такие вещи.
Но боль — не в том, что он не ответил. Боль в том, что я позволила себе поверить, будто он скажет в ответ. Что между нами — больше, чем секс.
Я чувствовала, как в груди медленно, но уверенно поднимается стена.
Я не жалею, что сказала. Но теперь — я знаю, где заканчивается фантазия. И начинается реальность.
— Сладких снов, — пробормотал Марк, ложась рядом после душа.
Матрас прогнулся под его тяжестью. Его рука нащупала мою в темноте, и пальцы переплелись. Как-то естественно. Будто это мы делаем уже тысячу лет.
Он уснул быстро, почти сразу. Его дыхание стало ровным, тёплым, касающимся моего плеча.
А я… я лежала в темноте, открыв глаза, не в силах заснуть. Почему я сказала те слова. Почему, чёрт возьми, сказала именно это. Вслух. Не себе. Ему.
Это не было случайно. Не было ошибкой. Я знала, что делаю.
Я люблю его.
Не как в книгах, не как в кино. Просто… как человек, который всё время чувствует, что падает — и вдруг находит того, кто держит. Кто держит крепко, молча, без обещаний, но так, что ты впервые за долгое время хочешь дышать полной грудью.
Утро было тихим — слишком. Не уютным, как раньше, не томным после страсти, не ленивым… А просто — пустым.
Марка я заметила сразу. Его настроение — темнее облаков, что распластались над морем. Он не ворчал, не сердился. Он просто… исчез из пространства, где были «мы».
Он наливал себе кофе молча, не глядя. Ответил на моё "доброе утро" кивком.
Я попыталась завести разговор — спросила, не забыл ли он зарядку, не стоит ли позвонить в аэропорт, напомнила про билеты. Он лишь кивнул. Один раз, второй… и всё.
Я бросила попытки.
Но заметила, как он вздрогнул, когда зазвонил телефон. Взгляд стал жёстче, губы сжались.
Он вышел на террасу, говорил по-русски быстро, отрывисто. Как будто спорил. Как будто там, на другом конце, рушилось что-то важное.
Я слышала отдельные слова: "контракт", "слив", "Ларионов", "что за цирк" — и сразу стало ясно: дело в работе. В Москве.
После звонка он замкнулся окончательно.
Телефон почти не выпускал из рук, писал кому-то, читал, снова писал.
Я сидела рядом, словно прозрачная. Ни одного взгляда. Ни одной улыбки.
В самолёте он занял место у окна. Я — рядом. Он даже не спросил, не хочет ли я поменяться. Не пошутил. Не дотронулся до руки.
И тогда меня накрыло… тихо, исподтишка.
Это конец.
Не бурный, не громкий. Без скандала, без слов. Просто — тишина между нами.
Оцепенение.
И пустота.
Я смотрела в иллюминатор, на тонкую линию горизонта — там, где небо сливается с землёй. И чувствовала, как тонкая трещина внутри меня превращается в пропасть.
Он не говорил «уходи». Но и не говорил «останься».
И я поняла: мы потерялись.
Прямо здесь, на высоте десяти тысяч метров.
Когда шасси самолёта коснулись земли, я чуть вздрогнула — не от тряски, от реальности.
Москва.
Холоднее. Серее. Отстранённее.
Марк не обернулся, когда мы шли по трапу. Шёл чуть впереди, не оглянувшись. Только у выхода из аэропорта задержался — передал мою ручную кладь водителю, и, не встретив моего взгляда, коротко произнёс:
— Я поеду в офис. Тебя отвезут домой.
Домой?
Не "увидимся позже". Не "я позвоню".
Просто — сухая логистика.
Я кивнула. Или, может быть, просто не сдержалась от какого-то механического движения головы. Хотела сказать хоть что-то. Спросить. Но язык будто прилип к нёбу.
Марк сел в машину, дверь захлопнулась — и всё.
Я стояла в одиночестве, ощущая, как изнутри поднимается что-то липкое, тёмное. Не злость, не обида даже. А предательски острое разочарование.
Я открыла ему себя. А он не пустил меня дальше — не впустил ни в свой день, ни в свою беду.
В машине было тихо. Водитель вежливо молчал. А я… просто сидела и смотрела в окно, пока по щекам беззвучно стекали слёзы.
Будильник разбудил меня слишком рано, и слишком резко.
Тело ныло, как после пробега. А душа — как после крушения.
В офисе было людно. Кто-то поздравлял кого-то с успешным проектом, кто-то жаловался на пробки, кто-то приносил кофе с перепутанными заказами. Всё было как всегда — и в этом «всегда» я чувствовала себя чужой.
Как будто вышла из другой реальности, где было солнце, море, чужой дом.
Я прошла по коридору, стараясь не смотреть по сторонам. Но, как назло, взгляд пересёкся с Вершининым. Он смотрел на меня… странно.
Не так, как раньше. Не насмешливо, не деловито.
А с интересом. Нет, с подозрением. Будто он что-то знал.
И Демковский.
Он проходил мимо и вдруг замедлил шаг. Слегка наклонил голову, оценивающе скользнул взглядом — и на его лице мелькнула ухмылка. Как будто он знал больше, чем должен был знать. Как будто что-то пронюхал.