Оделся. Молча. Медленно. Как будто знал, что другого дня я себе уже не позволю.
Подошёл к зеркалу — щетина, уставший взгляд, но впервые за эти дни я выглядел живым.
Цель возвращала мне дыхание.
Охрана, как и всегда, отчитывалась каждый вечер. Она в безопасности. Дом её родителей за городом. Тихое место. Но теперь я хотел быть не просто уверен, что с ней всё хорошо. Я хотел её. Лично. Слышать. Видеть. Трогать. Понять, какого хрена она молчит, когда я весь уже по швам.
Я сел за руль сам. Без водителя. Без охраны. Врубил музыку на минимум. Только чтобы не сойти с ума от собственных мыслей.
Асфальт проносился под колёсами, а внутри я чувствовал, как с каждой минутой с меня слетает вся защита — многолетняя выдержка, логика.
Оставался только я. Мужик, который едет за той, без кого у него больше нет ни покоя, ни сна, ни желания делать хоть что-то.
И если она снова скажет, что ей нужно время — я просто… посижу рядом.
На полу, у её двери. До утра. До вечера.
До тех пор, пока она не поймёт, что я её больше не отпущу.
Дорога свернула влево, дальше — только сугробы, вросшие в землю дома и редкие фонари, которые светят так, как будто сами устали жить.
Навигатор сбился с толку, но я уже знал, куда еду. Мне скинули координаты — и я запомнил.
Тормознул у серенького забора. Дом, как с открытки из другого мира — обычный, с облупленным крыльцом, хромающим почтовым ящиком и табличкой на воротах:
«Осторожно, злая собака!»
И точно — из-за бани вылетела огромная псина. Настоящая. Морда квадратная, шерсть в снегу, нос в паре. Смотрела на меня, как на угрозу. Или как на кого-то, кто опоздал.
Я заглушил мотор. В этой тишине щёлкнувший замок прозвучал, как выстрел.
Снег хрустел под ботинками — липкий, тяжёлый. Местные уже начали выглядывать в окна, разглядывая мою чёрную «Ауди», как летающую тарелку.
Мне было плевать. Пусть смотрят.
Потом я её увидел.
За занавеской. Окно второе слева. В серой кофте. Волосы собраны в мой уже любимый пучок, глаза…
Глаза — точно не ожидали. Не надеялись. Но и не испугались.
Мы встретились взглядами. Я остановился прямо посреди двора. И ничего не делал. Не махал. Не звал. Просто смотрел.
Как будто если я моргну — она исчезнет.
Как тогда. Из моей постели. Из моей жизни.
Секунды тянулись. Потом занавеска дрогнула.
И она вышла.
На крыльцо.
Без пальто, в одних тёплых носках и кофте. Такая домашняя. Такая настоящая. Такая, по которой у меня ломка.
Я шагнул к ней.
— Холодно, — хрипло сказал я, чувствуя, как снежинки тают на щеках. — А ты, как всегда, идёшь вразрез с логикой.
Она не ответила. Только смотрела.
И я знал — ещё секунда, и либо она войдёт обратно, либо я…
Я рванусь вперёд. И сделаю то, что должен был ещё утром, пять дней назад.
Глава 28. Марина
Я заметила его машину ещё тогда, когда она только свернула с главной дороги на нашу улицу.
Слишком дорогая, слишком гладкая, слишком не отсюда — она сразу бросалась в глаза на фоне простых сугробов, покосившихся заборов и старых «Жигулей», припаркованных у соседей.
И у меня в груди будто что-то хрустнуло.
Он нашёл меня.
Я не знала — боялась этого или ждала с того самого утра, когда уехала, оставив записку на его постели.
Я заставила себя не двигаться, прилипнув лбом к холодному оконному стеклу, как будто могла спрятаться за прозрачной преградой между нами. Но он уже вышел из машины, уверенно захлопнул дверь и направился прямо к нашему дому — ко мне.
Марк шёл по снегу, как будто вся эта зима вокруг была просто антуражем, а не настоящим морозом. В чёрном пальто, с прямой спиной и тем же сосредоточенным взглядом, с которым он когда-то входил в переговорку, когда собирался кого-то уничтожить. Только теперь он смотрел на меня.
И с каждым шагом, который он делал по хрустящему снегу, я чувствовала, как эти чертовы бабочки в животе — те самые, которые я пыталась утопить в разуме и здравом смысле — снова оживают.
Я злилась на себя за это, правда.
Но и скрыть не могла: я скучала. Сильно. От этого даже дышать порой становилось тяжело.
Я успела только обернуться, чтобы не стоять столбом у окна, когда сзади послышался голос моей матери:
— Марин, ты чего застыла? Иди чайник выключи, зашипел уже.
Потом пауза. И:
— Ой, а у нас что, гости? — в голосе мамы мгновенно проступил интерес.
Я обернулась — Нина Васильевна, моя мама, уже вышла в прихожую, завязав фартук на животе.
Она увидела его — высокого, чужого, красивого мужчину на крыльце с дорогой машиной за спиной. И в её глазах заиграл тот самый материнский прищур, которым она всегда встречала тех, кто мог потенциально «серьёзно относиться» к её дочери.