— Добрый вечер, — спокойно, чуть сдержанно сказал Марк, вежливо кивнув.
— Ой, да заходите вы, ну чего ж вы как неродной, — уже причитала мама, одновременно и улыбаясь, и поправляя волосы. — У нас и банька топится, и ужин горячий. Марин, ну ты чё, человека на пороге держишь, а? Мороз же!
Я едва не закатила глаза.
Но взглянув на него снова — на Марка, стоящего в снегу, с лёгкой полуулыбкой в уголке губ и взглядом, который будто просил: "позволь" — я замерла.
В доме было тепло и уютно по-настоящему по-домашнему. Простой деревянный стол, натёртый до блеска, старенький, но ухоженный сервант, аромат вареников и свежей зелени с кухни — всё это казалось из другой, чужой Марку жизни, но, как ни странно, он чувствовал себя здесь… спокойно.
Мама суетилась у плиты, поправляя фартук, периодически бросая на него быстрые, внимательные взгляды. Отец, Пётр Алексеевич, солидный мужчина с добрыми, усталыми глазами, как всегда, держал в руках чашку чая и с деланой строгостью «допрашивал» нового знакомого дочери:
— Значит, бизнес? Серьёзный, говорите? А в армии служили?
— Нет, — сдержанно улыбнулся Марк, — пока родина не звала. Всё сам, с нуля.
— Ну-ну. Сам — это хорошо. А что, зарплата у вас... выше средней?
— Отец! — фыркнула я, пряча лицо в ладони.
— А что я? Спрашиваю, как нормальный человек, — невозмутимо ответил тот. — У нас тут женихов мало, надо быть внимательнее.
Марк ухмыльнулся, не сводя взгляда с Марины.
— Если вы хотите знать, у меня серьёзные намерения.
— Опа, — отреагировал Пётр Алексеевич, кашляя. — Да вы, молодой человек, в разведку к нам пришли или на сватовство?
— Папа… — прошептала я, и тут заметила: Марк продолжал смотреть прямо на меня. Не с ухмылкой, не в шутку, не из вежливости. Слишком серьёзно. Слишком прямо.
Я замерла. Это было... не по сценарию. Я вдруг ощутила, как в груди всё сжалось, как дыхание стало рваным. От его взгляда по коже побежали мурашки, будто снова оказалась там, в его квартире, в его постели, в его руках — только сейчас это было даже страшнее. Потому что рядом стояли мама и папа. Потому что это было слишком реально.
Ужин прошел вполне спокойно. Все были сыты и довольны.
Тут вдруг мама хлопнула полотенцем по столу:
— Ну, Марин, что ты стоишь, как вкопанная? Проводи гостя в комнату, а то парень с дороги, снег на ботинках не растаял ещё! Он ж ведь не просто мимо проезжал, верно?
Я кивнула, встала и, не оборачиваясь, пошла по коридору.
Марк поднялся из-за стола и пошёл за мной по узкому коридору, но я всё ещё чувствовала его слова у себя под кожей. «Серьёзные намерения». Он сказал это вслух. Родителям. Прямо. И это больше не походило на игру. И уже не казалось просто жестом, импульсом, попыткой вернуть меня. Это было... заявление.
И вот тут я по-настоящему испугалась.
Я открыла дверь в свою старую комнату — запах книжных страниц, мятного шампуня и чего-то пыльного ударил в лицо.
Свет от уличного фонаря пробивался сквозь кружевную занавеску, делая всё вокруг мягче, будто покрывая знакомые предметы пеленой воспоминаний.
Марк остановился у порога, окинул взглядом комнату: обои с еле заметным цветочным узором, книжная полка, за которой, казалось, никто давно не следил, пара мягких игрушек на верхней полке шкафа — и две кровати. Рядом. Моя — с одеялом в клетку. И пустая. Постеленная, но слишком ровно, будто никто не трогал её годами.
— Это кровать Анны, — произнесла я тише, чем собиралась. — Мы делили комнату всю жизнь.
Марк подошёл ближе, взглянул на аккуратно сложенный плед, на маленькое зеркало на стене над её кроватью, в которое, наверное, она смотрела каждое утро. Я чувствовала его присутствие так остро, будто он касался меня кожей, не руками.
— Я очень скучал, — тихо сказал он, подойдя ближе.
Я села на край своей кровати, стараясь не встречаться с ним взглядом.
— Ты сбежала, — продолжал Марк. — А я впервые в жизни не знал, что делать. Впервые — не контролировал ничего. Ни тебя. Ни себя. Только хотел, чтобы ты вернулась.
— И ты приехал? — голос мой дрогнул.
— Я должен был. Я больше не мог писать. Не мог представлять, с кем ты там. О чём думаешь. Жива ли… цела ли.
Подошла к нему вплотную. У нас с ним всегда было электричество, что бы ни происходило между нами — слова, боль, страх, вина — но эта тяга была между телами, между сердцами.
— А сейчас? — спросила я. — Зачем ты здесь?
Марк посмотрел на меня в упор.
— Чтобы сказать, что я не представляю больше ни дня без тебя.
Он не спешил. Просто стоял напротив, пальцы едва касались моей талии, как будто боялся спугнуть. И в этой неподвижности было больше трепета, чем в любом порыве.
— Посмотри на меня, — хрипло сказал он.