Марк не мешал. Наоборот — поддерживал. Дарил плёнку, объективы, возил в самые фотогеничные места города. Иногда просто смотрел, как я кручу кольцо фокусировки, и шептал:
— Ты сейчас — будто совсем не здесь.
— Я — в моменте, — отвечала я и щёлкала затвором.
А потом была Валенсия.
Мы поехали к его родителям — в их солнечный дом, где весь воздух пахал жасмином и солью. Там Марк стал спокойнее, теплее. Как будто сбросил броню. Его мама накормила меня всем, что могла, рассказывала истории о Марке-подростке, а его отец выкуривал сигары на веранде и говорил, что у нас крепкая аура и учил меня говорить по-испански.
И однажды, среди белоснежных конструкций старинного испанского города, где отражения играли в воде, а пальмы кивали в ритме ветра, Марк остановился.
— Стань моей навсегда, — сказал он, доставая кольцо.
Я стояла, как вкопанная. Испанские туристы щёлкали фотоаппараты, где-то орал ребёнок, чайка села на перила... а я не слышала ничего. Только биение своего сердца.
И только потом — выдохнула, кивнула, и сказала:
— Да.
С тех пор всё стало иным. Спокойным. Цельным. Нашим.
— Марина! Ты чего там? Уснула? — знакомый голос за дверью врезался в мои мысли, как струя солнечного света в хмурый день. — Невеста, блин. Твой жених уже третий раз в зал заходил, проверяет, не передумала ли ты.
Я выдохнула, улыбаясь в отражение зеркала, в котором секунду назад ещё видела сестру. Повернулась — и в комнату влетела Оля, вся сияющая, с глазами, будто сама замуж выходит.
— Ну ты, конечно, красотка, — пробормотала она, подбирая подол своего сиреневого платья и обнимая меня крепко-крепко. — Я, конечно, знала, что ты выйдешь за кого-то рокового, но чтоб ТАКОГО… У тебя, походу, контракт с судьбой.
— Я просто устала бегать от себя, — прошептала я, прижимаясь к её плечу.
— Главное — не беги сегодня в белом платье.
Мы засмеялись. Оля всё ещё держала меня за руку, и в её взгляде было всё: нежность, поддержка, легкая грусть, как будто она тоже прощалась — с нами, прежними, с жизнью «до».
— Ну что, пойдём? А то Марк, наверное, уже строит планы по штурму этого дома, — подмигнула она, подправляя мою фату.
Торжество проходило в старинной испанской усадьбе, окружённой подстриженными живыми изгородями. Сад напоминал иллюстрацию из сказки — белоснежные шатры, увитые нежной зеленью и пудрово-розовыми пионами, а вокруг свисали гирлянды огней. Воздух пах свежестью, цветами и лёгким шампанским.
Внутри усадьбы — роскошный зал с высокими окнами в полный рост, через которые пробивался мягкий свет. Потолки были расписаны тонкой лепниной, словно кружевом, а кристаллические люстры сияли, отражаясь в хрустальных бокалах и зеркальных панелях. На столах — фарфор, золотая сервировка, композиции из белых роз. Живая музыка — струнный квартет — заполняла пространство деликатными аккордами.
Каждая деталь была выверена со вкусом, без лишнего пафоса, но в совершенстве. Это было торжество, где не кричали о богатстве — его чувствовали в тонкости, внимании и тепле, которое исходило от каждого мгновения.
Я глубоко вдохнула, и когда двери зала медленно распахнулись, солнечный свет и лёгкий аромат цветов ударили мне в грудь, как в первый раз, когда я поняла, что влюблена в Марка.
Медленно, в такт музыке, я сделала первый шаг. Рядом — мой отец. Его рука была крепкой, но дрожала. Он молча сжал мои пальцы — и этого касания хватило, чтобы внутри всё защемило. Я обвела зал взглядом, и сердце будто замерло от того, сколько в этих глазах было любви, гордости и… искреннего счастья за меня.
Сначала я увидела маму. Нина Васильевна сидела в первом ряду, с маленьким кружевным платочком, которым тщетно пыталась скрыть слёзы. Её глаза сияли, будто я снова была девчонкой, впервые танцующей на выпускном. Только теперь — всё по-настоящему.
Чуть дальше, через проход — испанская родня Марка. Его мама, темноволосая, с гордо поднятой головой, держала за руку свою дочь. Девочка едва дышала, глядя на меня, будто перед ней шла настоящая принцесса. А отец Марка сдержанно улыбался, с тем европейским достоинством, в котором чувствовалась неподдельная доброта.
Я встретилась взглядом с друзьями и партнёрами Марка. В углу стоял Вершинин, в классическом чёрном, с бокалом шампанского, и — совершенно не мигая — смотрел на Олю. Не просто смотрел. Он её изучал. Как хищник, которому вдруг стало любопытно, а не его ли это территория.
Оля этого, кажется, не заметила. А может, сделала вид, что не заметила. Её щеки слегка порозовели, но она демонстративно отвела взгляд, поправила свои локоны. Демковский — напротив, подмигнул и шепнул кому-то на ухо, но, когда я прошла мимо, расправил плечи и кивнул с настоящим одобрением.