- Ты хоть понимаешь, что несешь? – Мой голос сливался с бешеным ритмом сердца Аньки.
- Да, я отдаю себе полный отчет в словах. Меня не заботят те, кто уже умер.
Если словом и можно убить, то это был именно тот случай. Будь я хоть на йоту поживее, чем есть, то умерла бы прямо там на месте.
- Аня. – Гнев и обида ушли на второй план.
Мне стало страшно. Что станется, если последняя ниточка, связывающая меня с этим миром, оборвется? Куда я исчезну? Как меня не станет совсем?
-У тебя даже имени нет. – Вторая пущенная стрела и снова в цель.
- Меня зовут Яна. – Прошептала я, чувствуя, что мое тело становится легким и невесомым.
- Ты просто мое кривое отражение! Из-за тебя я ненавижу смотреться в зеркало.
Меня затягивала какая-то невидимая воронка. Она закручивалась где-то в области пупка. Аня обеспокоенно глядела на меня, не понимая, что происходит. Мой силуэт медленно таял в отражении ее глаз, потом и вовсе исчез.
Сестра вертела головой из стороны в сторону, пытаясь отыскать меня снова.
Безуспешно.
Все внутренности стянулись к одной единственной точке, вместе с зачатками слов в моем горле, и, с громким «хлоп!», в одно мгновение я очутилась прямо перед мамой в нашей квартире.
Это было не случайно.
Женщина сидела за кухонным столом совсем одна, сгорбившись в три погибели.
Ужин был съеден.
Папа спал.
Перед мамой стояла пепельница отца, а в руках она держала причину моего скорого путешествия через весь город. Розовые вязаные пинетки с помпонами. Краешек одного из них был слегка опален, поэтому так стремительно меня приволокло сюда.
Первая попытка матери, уничтожить воспоминания о своем умершем дитя, была не решительной.
Последняя вещь, что удерживала меня на этой земле была не любовь близких, нет, она давно умерла, а жалкие неношеные пинетки розового цвета.
Прискорбно, что тело живет дольше чувств, а когда ты живой, новые ветра расчищают себе дорогу в твоем сознании, разнося по самым укромным уголкам и темным проулкам памяти неугодные картины прошлого. Меня загнали в темный и тесный тупик неизвестной и незнакомой улицы, где кирпичная стена возвышается надо мной в бесконечность.
Отчаяние накрыло меня с головой.
Никому в этом мире больше нет до меня дела.
Никто не хочет, чтобы я была рядом.
Ты и сам превращаешься в ничто, когда исчезаешь с радаров последнего живого в этом проклятом мире.
- Мама, не надо. – Сквозь слезы умоляла мать не жечь меня пламенем неизвестности, но женщина решительно поднесла зажигалку к помпону и механизм сработал.
Я испугалась пуще прежнего.
Выхватила из маминых рук пинетки, слегка задев пламя, которое в соприкосновении со мной тут же погасло, и прижала их к груди, как побитого мокрого котенка.
- Господи. – Мама перекрестилась и уставилась на меня. – Матерь Божья.
Она смотрела на меня и не верила своим глазам, а я продолжала обнимать свою первую обувку, словно это единственная драгоценность во всей моей жизни. Собственно, так оно и было.
Мама хлопала ресницами, пытаясь прогнать видение, а я хотела напоследок намозолить глаза так, чтобы она на Аньку больше и взглянуть не смела, пусть та на своей шкуре испытает, что значит, когда родители тебя не замечают.
А я решила твердо одно: я буду жить.
Найду способ, неважно как, но не собираюсь больше оставаться тенью своего отражения. Слишком необдуманно было приводить меня в этот мир и не дать возможности насладиться им сполна.
Руслан.
Я исчезла со всех семейных радаров, словно никогда меня и не было рядом с ними. Хотя, если призадуматься, то не стоило и утруждать себя, мое существование всегда было чуждо материальному миру. До боли в призрачной груди обидно, что мои родители и родная сестра были полностью поглощены той стороной своего бытия, в которой меня просто не может быть.
Анька знала, что я всегда была рядом.
Как оказалось, я была Анькой. Иногда. Совсем немного, потому что не могу вспомнить даже толики ощущений от дыхания в полную грудь.
То самое приятное чувство, когда кислород с приятным сладковатым привкусом скошенной травы медленно пробирается в легкие, а летний ветер приятно холодит кожу, избавляя от душного зноя.
Сестра полагает, что я отобрала у нее половину жизни, затмив ей обзор своей тенью.