- Мы в чаще глухого леса. Кто их тут увидит? Кому до нас вообще есть дело?
- Ты удивишься, узнав, как порой бывают проворны те, кому до нас нет никакого дела.
Под рукой у меня не было ничего, куда можно было бы сложить мое сокровище. Я достала из кармана платок, полный летающих ягод и без сожаления высыпала их на траву. Они засверкали красными искрами на зеленой траве. Я собрала все камни в платок и крепко связала его концы в тугой узел. Тридцать два камня. И хоть узелок вышел весьма внушительным на вид, на вес оказался практически невесомым. Я уселась на свое место, положила его на колени и накрыла своими руками.
- Великая, я хотела спросить тебя...
- Я знаю.
- Знаешь?
- Ну конечно. Я же все - таки вижу будущее, - голос ее был таким, каким говорят с людьми о чем-то неприятном, но необходимом.
- Ну... Тогда...
- Честно говоря, мне не очень хочется об этом разговаривать.
- Почему?
- Потому что знаю, как ты намерена поступить потом.
- Я сделаю что-то плохое?
- Хотелось бы верить, что ты потупишь мудро. А плохо это или хорошо - не знаю. Вообще не понимаю таких категорий, как хорошо и плохо. Тут, главным образом, дело выбора. Проблема в том, что когда человеку это право выбора дают, обычно начинается полная неразбериха.
- А что, у меня будет так много вариантов, что я могу запутаться?
- Можно и двух соснах заблудиться. Выбор есть выбор, и не важно, выбирать из двух миллионов вариантов или из двух. Ладно, - выдохнула она, понимая неизбежность этого разговора. - Ты ведь о дереве хочешь узнать? Ну, конечно, – она замолчала, словно пыталась правильно сформулировать мысль, или просто тянула время. - Дерево, которое ты видела, что-то вроде пуповины. Многие заблуждаются, полагая, что оно - венец всего сущего в нашем мире, источник жизни, потому что оно исполняет желания. Но на самом деле, это не так. Творец, в самом прямом смысле этого слова, желаний не исполняет. Он создает. Из пустоты. Это и есть самое главное - из ничего создать время и место, материю и сознание, жизнь, в конце концов, и то самое пресловутое право выбора, понимаешь?
Я не понимала.
- Ладно, мы сейчас не о Нем. Мы о дереве. Это существо соединяет нашу вселенную с другой, параллельной нам. Не спрашивай меня о ней, я совершенно ничего не знаю. Для меня это черная дыра. Но знаю - о чем бы ты ни попросила его, оно выполнит любое твое желание. Это вселенная через Дерево вершит свою, понятную ей одной справедливость. Равновесие, так оно это называет. Вернее, называло.
- В каком смысле называло?
- В прямом. Дерева уже нет. Осталась лишь его тень.
- Как такое может быть?
- Говорю же, не знаю. Ничего толком ничего не знаю, ни о нем, ни о том месте, откуда оно растет. Это, в общем-то, и не важно, ведь суть его осталась прежней - оно все еще исполняет желания. Все что захочешь, каким бы невероятным ни были твои фантазии, все можно осуществить. Но! Я хочу, чтобы ты поняла - это создание, в отличие от Творца, из ничего создавать не умеет. Не может заполнять пустоту. Оно способно трансформировать и менять. А за основу оно берет того, кто приходит к нему с просьбой.
- Как это?
- Очень просто. Что бы дать тебе желаемое, чем бы оно ни было, оно возьмет часть тебя и, изменив до неузнаваемости, вернет тебе, как исполненное желание. Именно из-за этого довольно трудно простому человеку понять, радоваться ему от того, что желание его исполнилось, или горевать. Теперь понятно?
- Нет.
- Например. Приходит мужик и просит сытости ему и его семье. Что даст ему дерево?
- Еды.
- Нет. Оно даст ему семена. А уж от мужика будет зависеть, посадит он их или нет, взойдут ли они, соберет ли он урожай. Но самое страшное, что дары этого дерева выглядят, как самостоятельное, законченное произведение, как то, чего и хотел человек, и наверное, поэтому из уст в уста передается вера, что дерево это бескорыстно и от всей своей темной сущности желает людям добра, - тут Великая как-то хмуро хихикнула, - Но, чтобы семена эти сделать, - продолжила она - оно берет, да и отнимает мизинец на левой ноге. В общем-то, что за беда, правда? Подумаешь, мизинец. Его функция для человека вообще сводится к тому, чтобы колотиться о тумбочки. Беда в том, что люди не знают, что для дерева мизинец левой ноги и сердце имеют совершенно равное значение. Оно ведь из другого мира, а там мерило всех ценностей совершенно другое, а потому сложно предугадать, что оно посчитает нужным забрать у тебя. А если учесть, что оно умеет забирать не только части тела, но и души... Ты можешь прийти к нему за возможностью любить, но при этом напрочь лишиться умения сопереживать, сочувствовать, не понимая, что любовь без сочувствия - это рабство для того, кто будет объектом этой любви. Это - страшная, несправедливая лотерея.
Мы замолчали. Мне было совершенно непонятно, зачем же люди приходят туда. Я задала этот вопрос Великой. Прежде, чем ответить, она очень долго думала, а когда заговорила, мне показалось, что вопрос этот окончательно ее расстроил.
- Я так понимаю, вопрос не в том, зачем, это и так ясно. Отчего не делают все сами?
Я кивнула.
- Ты права, многие делают это из собственной лени.
- Я этого не говорила.
- Это подразумевает твой вопрос, - она тяжело вздохнула. - Из лени, но не только физической, но и моральной. Не оттого, что невыполнимо, а оттого, что страшно брать на себя ответственность, жутко делать что-то совершенно новое. Кажется, что это невероятно просто - пришел, попросил, получил. Просто и легко. А главное, что все, что они делают собственными руками, всегда вызывает у них сомненья. Всегда, глядя на творение рук своих, человек спрашивает, а все ли правильно я сделал? А когда все сделали за тебя, таких вопросов не возникает. Но иногда лень человеческой души приобретает совсем другой оттенок - отчаянье. О, это самая коварная разновидность человеческой лени, - голос ее стал громче, но, похоже, что сама она этого не заметила, - А главная большая беда ее кроется в том, что она безумна. Отчаявшийся ничего не видит, ничего не замечает и не способен рассуждать. Но самое главное, что в отличие от обычной лени, тихой и скромной, этой - нужно действовать. - Великая говорила все быстрее, голос ее звенел и местами срывался. Говорила она так отчаянно, что, казалось, еще немного - и заплачет. - Бежать, лететь, совершать глупости, лезть на рожон. Заставить себя успокоиться умеет не каждый, и в этом - то и заключается суть - любое нежелание приструнить себя, обуздать свое сознание я называю ленью, и неважно, чего требует твоя лень - сесть и ничего не делать или бежать, сломя голову, не разбирая дороги. Нежелание взять себя в руки - есть лень человеческой души. Никогда, НИКОГДА не позволяй себе отчаиваться, - почти кричала она, - иначе можно наворотить такого... - она замолчала.
- Господи, Великая, так ты...
- Я была там! – вскрикнула она. Затем чуть тише, но так горько, что у меня комок встал в горле, добавила. - Я приходила к этому чертову дереву, и это безумное порождение чужой вселенной лишило меня возможности умирать!
- Но это же... хорошо?
- Жить вечно? Хорошо только на словах, и отлично смотрится в детских сказках, но на деле...
- Вы же говорили, что не помните, как стали бессмертной?
- Я что, первая, кто тебе соврал?
- Нет, к сожалению.
- И не последняя. Я прекрасно помню все, до каждой мелочи. Шел дождь, а тучи были такие низкие, тяжелые. Мокрые ботинки и одежду, прилипшую к телу. Помню гробовое молчание. Знаешь, там, на поляне, тихо, как в вакууме, даже мух не слышно, и ни одна птица не селится рядом с ним. И голос дерева, звучащий в моей голове, и мое согласие.
- Но зачем? Что Вам было нужно?
- Мне было столько же, сколько и тебе сейчас. Красотой Бог меня не наделил, особыми талантами - тоже, да и с обаянием у меня было туго.
- Ну?
- Что ну? Чего может хотеть молодая и некрасивая девчонка в двадцать два года?
- Мне девятнадцать вообще-то.
- Поздравляю, а выглядишь на двадцать два.
- Зато Вы прекрасно сохранились. Ну, так что это?
- Ну ты и балда. Влюбилась я. - сказала она так тихо, словно разговор этот выжал из нее все силы, и говорить ей больше не хотелось. - Не спрашивай больше об этом. Не хочу...
Мы замолчали, и в тишине я вспоминала маленького мальчика, который просил друга, а получил мышь. У меня не осталось сомнений, что Дерево бессовестно обкрадывало каждого, кто приходил к нему. По коже пробежал мерзкий холодок.