Когда он выходит из меня, дыхание мое все еще прерывисто. Я молча наблюдаю за ним. Я рассержена, возмущена, и мне хочется его убить. Не знаю, что думать. Не знаю, что сказать.
– Почему ты позволил это?
– Что «это», Джуд?
Вскакиваю с кровати и кричу:
– Женщину! Незнакомку… Она… Она…
– Ты сказала, что готова на все, кроме садо, помнишь?
С каждым мгновением я чувствую себя все более растерянной. Глядя на него в упор, рычу:
– Но… на все между тобой и мной… а не между…
– На все, кроме садо. Это… на все, малышка.
– Я никогда тебе не говорила, что хочу заниматься сексом с женщиной!
Эрик снова ложится на кровать.
– Я знаю…
– И?
– Я никогда не говорил, что не хотел, чтобы ты занялась сексом с женщиной. Более того, это было великолепно, и я хочу повторить. Мы просто немного поиграли, малышка. Не понимаю, почему ты так реагируешь.
– Поиграли? Это ты называешь «поиграть»? Для меня «поиграть» – значит делать это только с тобой, пусть даже с твоими любимыми штучками, но… Ты сказал – повторить?
– Да.
– Значит, это будет с кем-то другим, милый, потому что насчет себя я все ясно объяснила! Боже! Целовался с ней, а потом со мной… Какая гадость!
Эрик неподвижен. Выражение его лица изменилось. Он снова стал серьезным.
– Джуд… мои игры такие. Я, наверное, вообразил, что ты это поняла. Когда мы гуляли, я показал тебе, что мне нравится. В офисе, когда мы увидели твою начальницу с дружком, была первая подсказка. В «Moroccio», во время ужина, я дал тебе вторую. Дома я научил тебя пользоваться вибратором, и это был третий намек. Ты умная женщина и…
– Но… это развратно. Секс – это игра для двоих. А то, что делаешь ты…
– То, что делаю я, – это секс. И мой взгляд на секс не развращенный. – Он повышает голос. – Конечно, это игра между двумя людьми. Я всегда об этом помнил, именно поэтому спросил, готова ли ты на все. Или я не спрашивал тебя?
Он ждет ответа, и я киваю головой.
– Ты сказала «да». Вспомни. Меня утомляет традиционный секс, а тебя – нет?
Я молчу. Не хочу говорить.
– Джуд, секс – это игра. Игра, в которой может быть страсть, чувства и все, что ты захочешь. Мне нравится доставлять тебе наслаждение. Я упиваюсь твоим наслаждением и схожу с ума, когда вижу, как ты распаляешься желанием. И я прихожу в ярость, когда ты говоришь, что то, что я делаю, – извращение. Мне это очень неприятно. Твои детские убеждения и недостаток хорошего секса – это все…
– Недостаток хорошего секса? – вскрикиваю я. – К твоему сведению, мой секс всегда был просто фантастическим! Мужчины доставляли мне столько же или даже больше удовольствия, чем ты!
– Позволь тебе не поверить, – холодно смеется он.
– Конечно же!
Я сжимаю кулаки – так и хочется его стукнуть!
– Ладно, Джуд. Я не сомневаюсь, что другие мужчины тебя удовлетворяли. Я лишь говорю, что твой секс никогда не был таким, как со мной. Черт возьми, разве ты когда-нибудь говорила: «Трахни меня!», покраснев от страсти?
– Это вульгарное слово. Грубое.
– Нет, малышка. Ничего подобного. Просто за тебя это сказала страсть. В определенных ситуациях страсть делает людей раскованными. Страсть – это когда хочешь смотреть, как другая женщина или другой мужчина терзают тело твоей женщины, а ты наслаждаешься увиденным или участвуешь. Джуд, в ду́ше ты полностью отдалась страсти. Ты сказала то, что хотела. Ты попросила трахнуть тебя, потому что хотела этого.
– Я не хочу тебя слушать.
– Нравится тебе или нет, но ты такая же, как и бо́льшая часть человечества. Проблема в том, что человечество делится на тех, кто не довольствуется традиционным сексом и наслаждается им без всяких табу, и на тех, кто воспринимает секс как грех. Для многих секс – это опасность! Для меня же секс – развлечение! Наслаждение! Блаженство! И знаешь, что бесит меня больше всего? Тебе понравилось то, что ты испытала. Ты наслаждалась вибратором и женщиной, и ты даже сказала слово «трахнуть». Твоя проблема в том, что ты это отрицаешь. Ты обманываешь сама себя.
Рассерженная и возмущенная, я не отвечаю. Он прав, но я не собираюсь в этом признаваться. Я скорее умру.
Не глядя на него, надеваю трусики и бюстгальтер. Мне хочется поскорее уйти отсюда. Исчезнуть из этого отеля и из его жизни. Эрик, лежа на кровати с видом всемогущего бога, молча за мной наблюдает. Я ищу джинсы и майку, одеваюсь, становлюсь в центре комнаты и говорю:
– Уже ничего нельзя изменить. Но с этой минуты вы снова сеньор Циммерман, а я сеньорита Флорес. Я хочу вернуться к нормальной жизни, и для этого вы должны исчезнуть.
Я разворачиваюсь и ухожу.