— Дорогая, я всегда знал, что рано или поздно вы с Робертом преодолеете ваши разногласия, хотя, должен признать, я не ожидал, что таким образом…
— Это моя вина, — повторил Роберт, нежно притянув Шарон к себе, так что ей ничего не оставалось, как позволить ему обнять ее.
С искренностью, от которой у нее дух захватывало, а глаза просто на лоб лезли, он на ходу сочинял вслух романтическую историю их любви.
— Я так долго ждал, так долго таил свои чувства, и когда Шарон… Словом, когда наша взаимность стала явной, я обезумел от счастья и не подумал о возможных последствиях. И все же меня бесконечно радует, что так вышло, хотя мне следовало бы предпринять шаги… — Роберт покаянно вздохнул: — Сейчас мне больше всего хочется, чтобы Шарон не расстраивалась и чтобы вы простили меня за то, что я лишил вас возможности провести ближайший год, устраивая нашу свадьбу.
— Да, не скрою, детки, вы несколько удивили нас, — созналась Мэри, — хотя… Не смотри так, дорогая, — нежно обратилась она к Шарон. Я помню, каково это — быть по уши влюбленной. Мы с Диком…
Ричард Дуглас слегка кашлянул. Мать засмеялась.
— Придется устроить все тихо, по-семейному. У вас есть какие-нибудь планы? Шарон, конечно, понадобится платье, а потом будет свадебный завтрак…
— Нет уж, — вскинулась Шарон. — Я… — Родители изумленно посмотрели на нее, и она вспыхнула. — Мне не нужно платье. Для простой регистрации…
— Никакой простой регистрации! — резко перебил ее Роберт. — Мы будем венчаться в церкви, — к ужасу Шарон, заявил он.
И прежде, чем Шарон успела что-то сказать, он на глазах у Мэри и Дика повернул ее к себе и слегка поцеловал в кончик носа. А потом, куда более долгим поцелуем, — в губы. После этого он мягко сказал:
— Не хочу, чтобы кто-нибудь подумал, что кто-то из нас сожалеет о случившемся или что наш ребенок нежеланный. И конечно, я не хочу, чтобы кто-нибудь подумал, что наша свадьба — не торжество любви, которую мы испытываем друг к другу, а нечто иное…
Шарон не замечала, что плачет, пока он не поцеловал увлажнившиеся уголки ее глаз. А когда Роберт наконец освободил ее из своих объятий, она увидела, что и у матери глаза подозрительно заблестели…
— Я не могу надеть белое платье, — с дрожью в голосе обратилась она к Мэри. — Оно должно быть…
— Кремовое или цвета слоновой кости, — согласилась мать, которая была явно не в состоянии вникнуть в истинный смысл ее слов. — Белый никогда не был тебе к лицу. Помню, когда я покупала тебе рубашечку для крестин…
— Если это будет лишь семейное торжество, сынок, думаю, мы могли бы устроить свадебный завтрак здесь — пробасил тем временем Дик, хлопнув новоявленного зятя по плечу. — Конечно, мы позаботимся об обслуживании. Ты еще не сказал Сильвии?
— Нет, дядя Рич, в нашей пикантной ситуации мы с Шарон сочли за благо начать с вас. Маму собираемся повидать в ближайшее время. Возможно, завтра…
Для Шарон все эти откровения были малоприятным сюрпризом, но у нее уже не оставалось сил, чтобы спорить. Кроме того, она невольно пребывала под впечатлением от того, что Роберт способен так виртуозно лгать. Если бы она сама не знала, как было дело, даже ее увлекло бы то небольшое представление, которое он только что разыграл перед ее родителями.
Как много значили бы для нее эти слова, это признание своих обязательств перед ней и перед ребенком, если бы она по-настоящему любила Роберта! Одновременно ее поразило, как мало думала она в последние дни о Фрэнке. Но ведь на нее столько всего навалилось — тут уж ни до кого, ни до чего… Раньше, когда не было в ее жизни никакого Роберта, никаких планов на будущее, никаких забот, ей хватало досуга грезить о Фрэнке и о том, как все было бы, если бы он любил ее.
К тому же казалось как-то неправильно по отношению к своему будущему ребенку позволять себе по-детски мечтать о мужчине, который ему не отец и который никогда не будет с ней.
И все-таки почему родители с таким умилением восприняли вранье Роберта, так легко поверили в идеальные, чистые мотивы их страсти?
Ведь она столько лет любила Фрэнка. Любила?..
Шарон почему-то показалось, что она стоит на краю очень глубокой и опасной пропасти, вдруг раскрывшейся прямо у нее под ногами.
— Готова? — услышала она вкрадчивый голос Роберта.
Готова? К чему? К будущему — к их общему будущему? Да как она могла быть готова, если это вовсе не то будущее, которое она избрала бы для себя?
Спустя шесть недель Роберт и Шарон обвенчались в церкви, На ней было шелковое с кружевами платье цвета слоновой кости. Заказ на этот свадебный наряд в фантастически короткий срок выполнил один из лучших европейских модельеров. Образцом фасона послужило прелестное венчальное платье итальянской прабабушки Роберта. Этот драгоценный подарок Шарон получила от тетки Роберта, которая специально прилетела из Рима заранее. Шарон полагала, что итальянская родня Дугласов позволила себе столь широкий даже для состоятельных людей жест с намерением подчеркнуть особую любовь к «нашему Роберто».
Платье понадобилось лишь слегка распустить в талии. Шарон отметила, что пока ее беременность внешне почти никак не проявилась, но полагала, что частые отгулы, вызванные приступами слабости в начале беременности, уже подготовили большинство сослуживцев к такому повороту событий. Сейчас она кротко стояла рядом с Робертом. Уже жена, не кузина…
Как бы то ни было, но никто практически не отреагировал на причины поспешной свадьбы, кроме пронырливой Джейн. Помогая Шарон одеваться в день венчания, та с завистью заметила:
— Мы с Фрэнком говорили, что несколько лет подождем, прежде чем обзаводиться детьми. Я думала, что в самом деле так лучше, но теперь… Ты молодец… По-моему, здорово — взять и «залететь» еще до свадьбы от парня, которого любишь… Это придает отношениям особую глубину, особую близость. Стоит только посмотреть, как счастливы Диана и Том, — вздохнула она мечтательно, а ведь они, как и вы, не зацикливались на предосторожностях до свадьбы, не побоялись наших кумушек…
Шарон не нашлась, что ответить. Как могла она хоть что-то доверить легкомысленной Джейн? Да и вообще слишком поздно изливать душу, ведь прошлого не вернуть. Хватит, разыгрывая мелодраму, мучить себя, копаться в воспоминаниях. Теперь они с Робертом обвенчались, они — муж и жена на всю жизнь, будущие родители…
Шарон пробирала дрожь, когда перед ее глазами вновь и вновь возникала сцена в церкви. В наступившей торжественной тишине Роберт приподнял тяжелую, в стиле конца прошлого века, вуаль, скрывавшую ее лицо и несколько мгновений, совсем не так, как раньше, смотрел в ее глаза. Она затрепетала, казалось, дрожат даже его ладони, нежно прикоснувшиеся к ее щекам. Роберт склонился к ней и медленно поцеловал. Не с чувственной страстью. Словно дуновение вечности в этот миг соединило их души. А потом они давали торжественные обеты в супружеской верности… Нет, это была не просто красивая церемония — они давали обещание Богу.
Наверное, никто из присутствующих не заметил, с каким благоговением его пальцы прикоснулись к ее животу. Это символизировало священную тайную клятву своему ребенку, столь же нерушимую, как и обет, произнесенный вслух.
Никто из приглашенных на свадебное торжество и не должен был видеть тот жест. Роберт поступил так во имя своего ребенка — сына или дочери. Шарон тогда почувствовала себя лишней. Роберт, безусловно, будет прекрасным отцом, но он равнодушен к ней. Лишь чувство долга, бесстрастное благородство заставляет его жениться, старательно разыгрывать перед всеми свою любовь к ней.
К ним подошел Фрэнк, заключил брата в медвежьи объятия и подарил Шарон широкую лучистую улыбку. Нестриженые волосы лезли ему в глаза. От этого он одновременно казался озорным и слегка застенчивым.