Глава 5
Летом мне исполнилось двадцать семь. На балконе, выходящем в переулок, почти окна в окна с соседним зданием, ютились два потрепанных складных кресла. Гирлянда белых бумажных фонариков подрагивала от зловонного ветерка, поднимающегося с расположенной внизу помойки. Налив нам по бокалу освежающего белого вина, ты предложил: «Давай попробуем. Сегодня».
Мы много раз говорили об этом. Ты радовался, когда я брала на руки чужих детей или присаживалась на корточки, чтобы поиграть с ними. Это твое. А я размышляла: какое оно, материнство? Справлюсь ли я? Тебе идет.
У меня все будет иначе. Я стану как другие женщины, которым материнство дается легко. Я не похожа на свою мать.
В те дни она почти не посещала мои мысли, а если все же проскальзывала незваной гостьей, я сдувала ее прочь, словно пепел. Тот самый, что падал в мой стакан с апельсиновым соком.
Мы сняли двухкомнатную квартиру в доме с очень медленным лифтом, потому что для коляски лифт просто необходим. Показывали друг другу крошечные модные одежки в витринах, братика и сестричку, держащихся за руки, – легонько подталкивая, без единого слова. Предвкушали. Надеялись. Я начала тщательнее следить за месячными, вычисляла дни овуляции, отмечала их в ежедневнике. Однажды я обнаружила в календаре рядом с днями «О» нарисованные улыбающиеся рожицы. Твоя радость грела мне душу. Я знала, ты станешь замечательным отцом, а я – замечательной матерью твоего ребенка.
Вспоминая прошлое, восхищаюсь собственной уверенностью. Я чувствовала себя не дочерью своей матери, а твоей женой. Ради тебя я уже несколько лет притворялась безупречной. Мне хотелось сделать тебя счастливым и доказать всему миру – я не такая, как моя мать. Поэтому я тоже захотела ребенка.
Глава 6
Эллингтоны жили через три дома от нас. Их лужайка единственная в округе оставалась зеленой целое лето, каким бы знойным оно ни было. Миссис Эллингтон постучалась в нашу дверь почти через семьдесят два часа после ухода Сесилии. Папа храпел на диване, на котором спал каждую ночь весь последний год. К тому времени мне стало ясно – на этот раз мама не вернется. Я проверила комод, ящики в ванной и тайник, где она прятала сигареты: все ее вещи исчезли. К тому времени я уже поняла: расспрашивать папу не имеет смысла.
– Придешь к нам на воскресный обед, Блайт? – Лицо миссис Эллингтон терялось на фоне туго закрученных кудрей, таких блестящих после парикмахерской. Я невольно кивнула этим кудрям и поблагодарила. Потом разыскала свою лучшую одежду – темно-синий джемпер и яркую полосатую водолазку – и загрузила в стиральную машину. Мне хотелось спросить миссис Эллингтон, можно ли папе тоже прийти, однако та была крайне вежливой женщиной, так что я рассудила – если уж она не пригласила папу лично, значит, на то есть веская причина.
Томас Эллингтон-младший был моим лучшим другом. Не помню, когда именно я присвоила ему сей почетный титул, но к тому времени как мне исполнилось десять, он оставался единственным, с кем я соглашалась играть. С девочками моего возраста я чувствовала себя неуютно. Моя жизнь слишком отличалась. У них были игрушечные кухонные плиты, самодельные обручи для волос, красивые гольфы и любящие матери. Я рано поняла, что выделяться из толпы – плохо.
Но с Эллингтонами мне было хорошо.
Миссис Эллингтон пригласила меня не просто так – она каким-то образом узнала, что мама ушла. Мама не позволяла ходить к ним в гости. В один прекрасный день ей взбрело в голову, что я должна быть дома без четверти пять, хотя не очень понятно зачем: плита у нас вечно холодная, а в холодильнике пусто. На ужин мы с папой ели овсянку быстрого приготовления, посыпая коричневым сахаром из пакетиков, – он брал их в кафетерии в больнице, где руководил уборщицами. Папа неплохо зарабатывал, по крайней мере, по местным стандартам. Просто мы жили не по стандартам.