- Еще бы коньячку! - подумал я с надеждой, но она оказалась несбыточной.
Видимо, алкоголь был несовместим с высокой поэзией!
Пришлось довольствоваться эклерами, которых я съел несколько штук, прежде чем увидел осуждающее лицо хозяйки, приготовившейся к прочтению своего шедевра.
Я все-таки доел пирожное под подозрительными взглядами присутствующих, в которых светилось откровенное пренебрежение к плебею, который непонятным образом очутился в кругу одухотворенных личностей.
Откашлявшись, юная поэтесса начала с завываниями читать свои стихи. Ее вопли сопровождали звуки рояля, за который уселась одна из блеклых девиц.
В первый момент я попытался уловить в стихах какой-то смысл, но скоро понял, что это просто невозможно.
Интересно, что в процессе декламации набора обрывков слов, поэтесса вдруг прослезилась, в чем ее поддержали остальные девицы, глаза у которых тоже были на мокром месте.
Я с ужасом посмотрел на Галю, также ожидая увидеть в ее глаза крокодиловые слезы.
Но она не плакала, а пристально, без всякого выражения, смотрела на меня.
Двое тощих юнцов схватились обеими руками за немытые, жидкие волосенки и закрыли в задумчивости глаза.
Я больше не мог сдерживаться и, чтобы не расхохотаться, до того смешными выглядели эти мальчики и девочки в моих глазах, спросил с возмущением в голосе у Гали:
- Как эти юноши смеют спать, когда девушка так выразительно читает свое эпохальное произведение?
Я думал, что Галя обидится на мое поведение, но она только закрыла рот рукой, чтобы не рассмеяться.
Хозяйка закончила читать, и все принялись за кофе, манерно запивая им эклеры, которые откусывали маленькими кусочками.
Я смачно хлебал из чашки кофе, запивая им съедаемое в два присеста пирожное, которых я успел в этот раз ухватить всего три, прежде чем хозяйка ехидно спросила меня:
- Извините, Вы не скажете нам из какого голодного края приехали?
- Да из Приморска, - ответил я, глупо улыбнувшись. А потом напряженно подумал и грустно добавил:
- Все икра чёрная да осетрина, хоть умри!
Блеклые любители поэзии решили, что я над ними насмехаюсь, и угрожающе поднялись с дивана, сжав кулаки.
Затем, видимо, оценив соперника, спокойно смотрящего на них и готовящегося к поглощению очередного эклера, они смущенно скукожились в ожидании нового поэтического шедевра.
Но меня уже понесло:
- А «Треугольную грушу» слабо? – поинтересовался я у молодцев, гордо выпятив грудь.
- Мы такое не декламируем! - нагло ответил один из худосочных поэтов.
- Тогда, может, прочтете поэму про шофера, который вез бензин в город на базар, но встретил немцев, которые расстреляли его? - поинтересовался я серьезным голосом, а затем добавил:
- Я даже расплакался, когда мне в колхозе, на сеновале, в перерыве между любовными утехами, декламировала ее передовая доярка Нюша!
На отрицательное покачивание головой удивленной моим поведением хозяйки, я пренебрежительно бросил:
- Тогда нам с вами не по пути!
Повернувшись к Гале, я жестом показал, что хочу уйти.
Она молча поднялась и, попрощавшись с честной компанией, вышла вслед за мной.
Я ожидал, что на улице услышу от Гали претензии из-за моего оскорбительного поведения, но она весело рассмеялась и предложила мне процитировать, что-либо новое.
Я сказал, что это не совсем подходящее место для поэзии и потянул ее в сад Т.Г. Шевченко.
Там, найдя свободную скамейку и слегка очистив ее от снега, я бесцеремонно усадил Галю к себе на руки и, рискуя застудить свое причинное место, начал, от нечего делать, целовать ее в пухлые губы.
Она тут же занялась тем же, так что вечер поэзии имел успешное завершение, хотя мои бедные губы на небольшом морозце распухли не на шутку.
Мы с Галей встретились еще несколько раз у меня дома.
Но так как мама боялась скандала со стороны друзей, веря в порядочность Гали, в чем я серьезно сомневался, и не оставила меня с ней наедине, мы договорились заняться интимными отношениями, когда я приеду в Киев на летние каникулы.
На этом наши встречи временно прекратились, а мама посоветовала мне портить подруг, не имеющих отношения к ее знакомым.
Я не стал возражать, хотя мне уже надо было снова возвращаться в Приморск добивать проклятый третий курс.
Я видел, что маме становится все хуже, ее мучили головные боли, а она ни в какую не хотела бросать курить.